доме...' Крепкие рукопожатия, расспросы.
Он ссылался на то, что спешит, и быстро шел, почти бежал по коридору, обгоняя движущуюся дорожку, торопливо отвечая на приветствия. Он чувствовал зуд в ладонях, знакомый зуд, утихавший лишь тогда, когда руки привычно ложились на пульт управления.
С ним уже было такое... Четыре года назад, в медцентре, в подмосковных лесах. До чего хотелось в полет! Он умолял врачей выпустить его, уверял, что совершенно, ну абсолютно здоров, но все, конечно, было тщетно. 'Здоровый человек может принести обществу больше пользы, чем больной', - об этот их аргумент, как о гранитную скалу, разбивались все доводы Ральфа. И врачи, конечно, были правы, только ему от этого не становилось легче.
Вот его дверь. 'Странно, - мелькнула неясная мысль. - Странно. - Мысль стала отчетливой. - Тогда тебя ничего не удерживало на Земле. Тогда тебя можно было понять. А теперь? Хочешь сбежать от всех проблем?'
Он замедлил шаг. Остановился, прислонился лбом к холодной поверхности двери. Только что все было ясно и просто... Но просто в жизни, наверное, не может быть. Жизнь сложна, это звучит достаточно банально для того, чтобы быть верным.
Опять хаос путаных мыслей в голове. Он машинально толкнул рукой дверь. Отчетливый женский силуэт у прозрачной стены на фоне громад Космоцентра. Абсурд! Две взаимоисключающие друг друга возможности. Или - или.
- Это ты, Рени?
Он безмерно удивился - это был не его голос. Айрин повернулась к нему и как-то неуверенно развела руками.
- Я...
Голос ее дрожал.
- Это ты, Рени?..
Девушка в черном платье в пяти шагах от него. Девушка в черном платье в пяти шагах от него. Девушка в черном платье в пяти... Острая боль. Солоноватый привкус во рту - он прокусил себе нижнюю губу.
- Ральф, милый, что с тобой?
Айрин подбежала к нему, и он увидел в ее глазах свое лицо - застывшую восковую маску, искаженную гримасой. Маску отчаяния.
Горячие губы прикоснулись к ней и воск начал таять, жидким пламенем потек по щекам, проплавляя в них глубокие борозды. Губы жгли, словно были частицей солнца, их жар проникал в самые затаенные глубины его существа, горячими волнами растекался по телу. Все мысли, чувства, желания пропали, как исчезают сухие листья в пламени костра. Огонь полыхающим кольцом охватил камень на распутье и помчался вперед, сжигая обе дороги. Исчезло прошлое и будущее, осталось лишь балансирующее на их гребне настоящее, сменящие друг друга мгновения, охваченные бушующим огненным вихрем и тающие в нем.
...При раскопках старинного храма в непроходимых индийских джунглях нашли заросшую густой травой каменную плиту с выбитыми на ней непонятными знаками. Долго бились ученые над расшифровкой древней надписи и наконец прочли ее. Надпись повествовала о том, что однажды, в давние-предавние времена, людям приснился одинаковый странный сон. Будто с неба на землю пал огонь и охватил всех живущих на земле - и старых и молодых. С каждым вздохом он проникал внутрь человека, и тот испытывал странный жар, не мучительный, но волнующий. Огонь застилал глаза лвдей и все окружающее воспринималось ими сквозь его яркие переливы. Он не иссушал тело, а, напротив, наполнял его неведомой силой и людям казалось, будто у них вырастают крылья. В каждом человеке бушевал этот небесный огонь, а когда кто- нибудь чувствовал, что жар в его груди угасает и огонь больше не застилает взора, он обнаруживал, что прошло уже много лет, жизнь прожита и пора умирать.
Люди, взволнованные странным сном, утром собрались и пошли к мудрецу, чтобы спросить у него, что означает этот Огонь, пожирающий Время. Мудрец выслушал их и сказал: 'Я тоже видел такой сон. Радуйтесь, люди, ибо имя небесному Огню - Любовь, и пока она жива в нас, будем живы и мы'. Так, гласит легенда, пришла в мир Любовь. Люди, охваченные ее жаром, не трясутся над каждым уходящим в прошлое мгновением; они живут, не замечая их, не думая о времени, они просто - ЖИВУТ. Те же, чьи души оказались закрыты для небесного огня, медленно плетутся в ногу с неторопливой поступью бытия и взоры их тусклы, ибо они не знают, что в мире есть Любовь.
...Это пришло позже. Намного позже, когда Ральф пытался вспомнить, почему так быстро, на миг вспыхнувшей звездой, пролетели тот день и та ночь. Почему время, споткнувшись, остановилось у двери его квартиры и вновь потекло по своему руслу лишь утром, разбуженное пронзительной трелью фонобраслета со столика у стены.
Сигнал звучал зовом из другого мира. Еще не совсем проснувшись, Ральф вдруг отчетливо осознал, что это третий сигнал за все такие короткие часы их встреч. Первые два разлучали его с Айрин. А этот? Что несет этот?
Он открыл глаза и ему показалось, что он не видел своей комнаты уже много лет. Отсутствовал долгие годы и вот вернулся, а здесь все по-старому, и бледный свет хмурого осеннего утра нехотя вползает в ее тихий полумрак. Сигнал резким диссонансом вторгся в уютный мир для двоих, он звал куда-то, гремел на всю вселенную - и разом оборвался, оставив после себя звенящее под потолком эхо. Ральф напрягся. В подсознании родилась слабая надежда на то, что сигнал не повторится, и никак не понять, хорошо это или плохо.
Сигнал повторился.
Фобр в его руке - хрупкое живое существо - тихо говорил что-то.
Сердце стучало так гулко, что заглушало слова, оно грохотало как стартующая ракета и Ральф испугался, что Айрин проснется. Слова, наконец, дошли до его сознания. Рука задрожала так сильно, что фобр выскользнул из пальцев и упал на пол.
...Пасмурное утро прочно обосновалось в городе. Фонобраслет давно
уже молчал, а слова, исторгнутые из глубины его светлой чашечки, вязкой массой заполнили комнату, обволокли Ральфа, и на душе было и тяжело и легко одновременно.
'Я стал птицей, - подумал Ральф. - Я стал птицей, но что-то мешает мне взлететь. Мои крылья покрыты льдом. Если лед не растает, мои крылья ослабнут и я утрачу способность летать. Лед станет частью моего существа, я привыкну к нему и забуду, что значит стремиться в полет. Я никогда больше не захочу летать. Я буду ходить по земле, а плохо это или хорошо, я не знаю. Кто скажет, что лучше? 'А что из этого лучше, никому неведомо, кроме бога...' Хоть сказано Сократом и не по такому поводу, но в общем-то подходит. Никому, кроме бога - значит, просто никому...
Ральф долго стоял посреди комнаты, глядя на Айрин, и по лицу его нельзя было догадаться, о чем он думает. Айрин шевельнулась во сне, и это легкое движение вывело его из оцепенения. Он подошел к столу, взял диктофон и, поднеся его вплотную к губам, зашептал еле слышные слова. Слово за словом, словно капля за каплей в бездонный колодец. Разве можно заполнить словами безграничные просторы долгих- долгих лет?
Он склонился над спокойным лицом Айрин, поцеловал ее разметавшиеся волосы. Положил диктофон возле ее руки и, не сводя с нее глаз, попятился к двери. Наткнулся на стол, повернулся и быстро вышел из комнаты.
'Фонобраслет! - крикнул вдогонку какой-то другой Ральф, отделившийся
от него. - Ты забыл У НАС свой фобр! '
'Тем лучше, тем лучше, тем лучше', - быстро стучало сердце бежавшего
по коридору Ральфа. Тот, другой Ральф, замолчал.
*
В тот день он выбрал себе в союзники скорость. Отчетливо ощутимую скорость мобиля - серое полотно с размаху бросается под обтекаемый корпус, выныривает сзади и быстро убегает к горизонту, деревья вдоль дороги сливаются в сплошную полосу; неощутимую огромную скорость космического корабля - сколько ни смотри в иллюминатор, звезды не меняют своего положения на черном бархате пространства, не становятся ближе; лишь иногда проплывают в поле зрения орбитальные станции - творения рук человека, собранные в
