- А ты сам, Виктор Иваныч, как бы сообщил? - полюбопытствовал зав.
Ершов остановился, подумал.
- Н-ну, не знаю... - начал он неуверенно. - Не беспокойся, я бы придумал!
И вновь зашагал по кабинету с победным видом.
- Интересно, - задумчиво протянул зав. - Откуда Зонин знает, что был задержан? Ведь все приборы вышли из строя...
- Это ты у меня спрашиваешь, Николай?
- Подождите, - сказал Андрей, вспоминая, и с силой потер висок.
Ершов замер на полпути к шкафам.
- Я сидел на платформе, ждал поезда, и удивился, почему солнца уже не видно за деревьями, а на моих часах только четырнадцать двадцать. Только я тогда сразу забыл об этом, не до того было...
- Да говори ты толком, Громов! - сердито сказал Ершов.
- В тот день, когда я здесь появился, - начал терпеливо разъяснять Андрей, - у меня на руке были часы. - Он для пущей убедительности поднял левую руку и показал Ершову часы. - Вот эти. Когда здесь дело уже шло к вечеру, на моих часах было двадцать минут третьего. Корабельное время, понимаете? Локальное время 'Вестника'.
Ершов, наконец, понял.
- А может быть они у тебя стояли!
- Нет, в том-то и дело, секундная стрелка шла, это я хорошо помню.
- Значит, Зонин прикинул по часам уже после того, как вышел из
квадрата, что его задержали, - подытожил зав. - Кстати, обратите внимание: полет продолжается с расчетной скоростью...
- То есть это... э-э... космическое божество не тормозило 'Вестник', а задержало его как-то иначе, - подхватил Ершов.
- И насчет фиксирующей колонны, - продолжал зав. - Заметьте, не 'исправил', а 'стала исправной'. Вероятно, тоже дело рук неведомого...
- Рук! - фыркнул Ершов. - Прямо твое божество и швец, и жнец, понимаешь!
Он засунул огромные ладони глубоко в карманы распахнутого пиджака и посмотрел на зава, потом на Андрея.
- Ну, мыслители, что будем делать?
- Корабль экспериментальный, Виктор Иваныч, горючего, сам понимаешь, на дополнительные торможения и разгоны не предусмотрено и не хватит, так что, - зав развел руками, - пусть летит. Вернется - расскажет, а там видно будет.
- М-да-а! - Ершов нахмурился, с силой провел ладонью по седеющим коротко остриженным волосам. - Экспериментальный-то он экспериментальный... - Oн задумался. - Экспериментальный-то он экспериментальный... Ну, ладно! - Он опустил ладонь на стол, словно с силой придавил что-то. - Посмотрим! Пойдем, Николай, заглянем к связистам. А вы, - он повернулся к Андрею, потом перевел взгляд на зава. - Возьмем его с собой, как считаешь?
Зав пожал плечами.
- По-моему, Громов тоже причастен к программе. Завтра, вернее уже сегодня - утро скоро - я тебе, Виктор Иванович, принесу бумагу с предложением включить Громова в мою группу и ты ее подпишешь. Договорились?
Ершов улыбнулся и от улыбки его грозное лицо неожиданно сделалось почти детским.
- Отчего же не подписать, понимаешь!
И добавил, словно в трубу затрубил:
- Фантастика, черт-тя дери! С ума сойти можно!
6.
Вода была уже по-осеннему неприветливой, по ней плыли желтые листья.
Песок был мокрым после ночного дождя. Он присел на корточки, провел
пальцем по воде. Раз, еще раз... Вот так и его прошлое: след на
воде, не больше. Как это сказал Ершов... 'Полагаю, у вас нет причин
сетовать на судьбу? Далеко до свадьбы-то?' Да... Дальше, чем до
звезд...
Он поднялся, еще раз взглянул на речушку и пошел к холму по влажной траве низины.
Сегодня приезжают представители министерства. В Космоцентре состоится совещание и главной фигурой будет он, Андрей Громов. Плюс к этому сообщение Зонина. Плюс архивные материалы по программе 'Открытие' - с ними уже работает специальная группа. В общем, за изучение 'космического божества' кстати, название, кажется, прижилось - берутся вплотную...
Он добрался до вершины холма и опустился на мокрую траву у ТОЙ березы. И вдруг почувствовал твердую уверенность в том, что еще будет здесь вместе с Таней. Всегда и везде - вместе... Он даже не успел до конца осознать эту невесть откуда взявшуюся уверенность, не успел ощутить ее вкус, окунуться в нее, как в воды целительного источника, когда из неведомых глубин подсознания всплыла мысль, холодная и печальная, словно поднимающаяся к поверхности воды рыба, погибшая где-то у самого морского дна. Мысль заставила его оцепенеть.
ЭТО ВСЕГО ЛИШЬ СОН. Нет, не просто сон, не вереница образов
и событий, часто хаотичных и нелогичных, которая возникает, чтобы тут же исчезнуть, не мир, существующий в сознании
спящего человека, а сон наяву. Сон наяву? Что это? Новое понятие, навязанное неведомым? Именно навязанное, хотя... Разве он не желал такого сна?
Он обхватил ствол березы, прижался к нему щекой. Ему не хотелось
уходить из этого мира, не хотелось до крика, до боли! Пусть лучше сон...
'Сейчас ты закроешь глаза - и все исчезнет. Ты вновь окажешься в
централи управления, а на Земле останется белая плита под чистыми, словно
их моют каждое утро, неестественно ровными соснами и насквозь пропитанный запахом гари холм. Сейчас ты закроешь глаза и все исчезнет...'
Он испугался, потому что мысль не создавалась его мозгом, а настойчиво прорывалась извне, подавляя его волю.
- Не хочу! - Его крик взлетел над холмом. - Не хочу-у!
Он прижался к березе изо всех сил, стараясь слиться с ней, будто это
было его спасением - и глаза его закрылись. Он изнемогал, отчаянно пытаясь открыть их, уцепиться взглядом в реку, низину и дубовую рощу вдали, на холмах, и уже радовался победе: давление тяжелых камней, которые кто-то положил на его веки, ослабло. Он вновь увидел совсем рядом гладкую белизну ствола, успокаивающую, безмятежную белизну - и вдруг она начала предательски тускнеть и медленно растворяться в розовом тумане...
*
Ноги его подогнулись. Он перестал быть манекеном и рухнул в высокое кресло у пульта управления, ударившись рукой о подлокотник. Сознание еще не пробудилось окончательно, но он привычным взглядом сразу пробежался по всем приборам - по циферблатам, шкалам, индикаторным глазкам, светящимся экранчикам, в которых медленно пульсировали разноцветные кривые. Все работало как... часы. Часы! Большие часы с календарем на левом крыле пульта указывали локальное время корабля: четырнадцать часов три минуты. Он посмотрел на наручные часы. Стекло их разбилось от удара о подлокотник и стрелки выпали. Он нагнулся и поднял одну из них - минутную - с пола.
Мозг лихорадочно трудился над анализом фактов. Итак, он
вошел в централь управления ровно в одиннадцать часов, потому что ежедневно ровно в одиннадцать с протяжным прерывистым сигналом на два часа автоматически включались дополнительные двигатели. И он слышал этот сигнал, когда открывал дверь централи. И день был тот же, об этом говорил календарь на больших часах. Значит, как ни парадоксально... прошло всего три часа и три минуты с того момента, как он вошел сюда. Всего три часа и три минуты. Что же это значит?.. Это значит, что
'Вестник' каким-то образом был вырван из времени, которое течет здесь,
на корабле. Или вообще изъят из нашего пространственно-временного континуума - зав ведь
