Смурову жилищу, словно казнь незамужних женщин вполне обычное дело. Через плечо кинул сопевшему при ходьбе Пню:
- Ступай домой.
Подойдя к жилищу, спросил у холопа, стоявшего на часах:
- Смур дома?
- Ты кто? - обеспокоился холоп и взглядом принялся ощупывать чудного пришельца.
- Я, - подбоченился Еропкин, - воинский человек. Веди к Смуру.
- Жди, - ответил холоп, намереваясь шмыгнуть в сени, но Еропкин, ухватив за шиворот, сдернул того с порога и по-хозяйски шагнул в дверь.
В горницу вошел - шапки не снял. Только буркнул:
- Здорово.
Смур, сидя за столом, хлебал варево. Из мисы валил пар. В избе пахло укропом. Возле стола, сложив руки на груди, смирно стояла женщина в сарафане и кике. Из-за печки пялился на трапезу седенький старичок, чмокал губами.
- Хлеб да соль, - вымолвил Еропкин. Снял шапку, без приглашения уселся за стол. - Ложку мне, - велел женщине.
Та метнула взгляд на Смура.
- Дай, - кивнул Смур. - А его выведи: есть мешает.
Положив ложку перед Еропкиным, женщина вытолкала старичка из избы.
- Отец? - усмехнулся Еропкин, вспомнив разговор на берегу реки.
- Так, - ответил Смур. - Ешь.
- Щи?
- Суп. Укропный. Сегодня укропный день.
- А завтра?
- Капустный.
- А после?
- Свекольный.
- А все вместе нельзя?
- Нельзя. Есть положено разнообразно. Иначе пресытишься.
Ложкой Еропкин зачерпнул из мисы. Глотнул и поперхнулся. Вместо мясного взвара в мисе оказалась соленая вода, до зеленого цвета заправленная укропом. Изо рта к горлу подкатил ком. Еропкин еле пересилил рвоту, а когда ком осел, спросил сипло, утирая слезу:
- Что это?
- Сказано: укропный суп, - ответил Смур.
- Это же просто вода.
- С укропом.
- А мясо?
- Мясной день раз в месяц.
- Не густо.
- Так.
- Но земля ваша небось обильна?
- Обильна. Только надо выбирать: или свободно жить, или каждый день есть мясо.
- Да хоть бы раз в неделю. В остатошные дни можно кашу, и творог, и молоко. Да мало ли...
- Нельзя, - перебил Смур. - Не позволяет политическая обстановка.
- Это как? - не понял Еропкин.
- У Свободины врагов много.
- Врагов бить надо.
- Мы и бьем: мясом, молоком, творогом, сметаной. Зерном. Рыбой вяленой и соленой. Мехами. Салом. Дегтем. Пенькой тоже. Полотном. Так, воинский человек, врага бить удобней, без крови. И врага бьем, и спокойно живем. А главное - свободно. Независимо. Ни от кого. Потому и называемся самодержавное государство Свободина.
Смур назидательно поднял палец, и Еропкин вылупился на желтый крепкий ноготь. Не моргая глядел до слез. Потом все же моргнул и снова уставился на палец. Сказанное Смуром в разум не укладывалось. С натугой и так и эдак примерился к Смуровым словам. В левом виске застучало, из-под волос к переносью побежал пот.
- Самодержавное? - шепотом спросил.
- Так.
- Государство? Свободина?
- Именно.
- Не внемлю, - сознался и почувствовал, как от признания стало легче дышать.
- На твоей родине, видно, другие порядки? - усмехнулся Смур.
- У нас врагов бьют оружием.
- А у нас по-иному, - сказал Смур, снова вздымая палец. - Вникай.
И Еропкин уставился на палец.
- Что есть истинная свобода? - спросил Смур.
- Это когда по сердцу живешь, - тут же ответил Еропкин. - Стало быть, от души. Проще вымолвить: что желаешь, то и делаешь.
- Неверно, - насупился Смур. - Так рассуждают безответственные люди. Истинная свобода - это когда человек ест, спит, работает и знает: никто никогда на него не нападет, не выгонит из дома, дом не сожжет. Понятно?
- Вестимо, - кивнул Еропкин. Кабы на Руси так было, он, кажись бы, век в поместье сидел, ни за какое море не пошел. Оно, может, и не богато жил, а все дома. В конце-то концов, не богатство - покой важен, мир, да лад, да знание: ежеден щи пустые, но твои, и никто их, окромя тебя, не выхлебает.
- Только невнятно мне, - признался, - как воюют пенькой да салом? Нешто бывает так?
- Бывает, - кивнул Смур. - Пример - Свободина. - И повел по кругу рукой, словно не в избе сидел, а во чистом поле. - Гляди: живем и воюем, воюем и живем.
- Да как?! - воскликнул Еропкин, начиная от непонимания закипать сердцем.
- Со всех властелинов и володетелей ежегодно собирается налог и отправляется в соседнее Народное Царство. Какой же смысл Царству с нами воевать, если оно и так все имеет?
Еропкин разинул рот. От изумления потеряв способность управлять лицом, стал похож на идиота.
- Да ежели им, то есть Царству этому, мало покажется? - вымолвил наконец.
- В Свободине находятся их чиновники. Все учитывают. Мало не берут. Последнюю шкуру тоже не сдирают. Так и живем пятьсот лет.
- Пятьсот! - ахнул Еропкин и почувствовал: коли не выпьет романеи с ума сойдет. Встав из-за стола, сообщил: - Я - до ветру, - и выскочил в сени.
В избу вернулся как ни в чем не бывало. Спросил, снова усаживаясь за стол:
- Коли у вас такая пригожая жизнь, я-то на кой нужен?
- Скажу, - ответил Смур, собравшись вновь поднять палец, но в избу бочком протиснулся Смуров отец и ну кланяться и канючить:
- Супчику дай, дай супчику, кланяюсь, сын, есть хочу...
- Я что велел?! - вызверился Смур на женщину.
Та кинулась к старику, вытолкала того в сени.
- Очень есть хочет, - сообщила, встав на прежнее место.
- Вчера кормлен, - ответил Смур.
- Позавчера, - поправила женщина.
- Ладно. Покорми. Но там, - махнул рукой на дверь Смур и повернулся к Еропкину: - Слушай.
- Да слушаю, слушаю! - озлился Еропкин, которому вдруг смерть как еще захотелось выпить. - Битый час слушаю и никак не возьму в толк: что я, воинский человек, стану здесь делать? Мир у вас с этим Царством. Так? Так. Данники вы, стало быть. Полтыщи годов они вас грабят и еще столько будут. Милое
