- За комиссию.
- А если я это - в карман?
- Здесь одна подпись. А это оговорено. Только после второй. А вторую поставлю, когда товар будет осмотрен, упакован и отослан на место... Давай... Где?
- У Смоленской заставы, - сказал Бабкин. - Вот тебе адресок... Вот тебе и слова: 'Флейты прикололи... шпильки у нас... за обман шпильку в сердце'.
- Это кому? - улыбнулся Алесь.
- Им, - сказал Бабкин. - Гужевой обоз найми где хочешь. Не мое это дело. Не мне в него совать нос. А тебе за комиссионные спасибо, неизвестный купец... Пей водку... Помни бубновскую дыру.
- Выпью, - серьезно сказал Алесь.
Он умел, если надо, не брезговать. Этот филиал ада тоже был уголком земли. Эти тени тоже были людьми. А он был не только князь, но и белорусский мужик, а значит, в каждом самом низком и страшном падении видел не позор, а несчастье, и жалел это несчастье, и не хотел мыть рук, прикоснувшись к нему.
- Я тебе еще советую, - сказал Бабкин. - Ты на Балчуг не ходи. Это, брат, Замоскворечье, а там что ни человек, то или подхалюзин, или подьячий, или продажная сволочь. Ты иди в Гостиный двор, возле биржи. Ночью иди, вот с ними.
- Бывал.
- Выходит, знаешь.
Алесь действительно бывал там. Когда-то они специально делали это ночью, для настроения. Огромное здание, ночь, бесконечные арки галерей на внутреннем дворе. Запустение, немая тишина и глухие шаги по плитам. А над этим колодцем - месяц в тучах. Арки на ночь закрывали досками, а сторожа спускали сыщиков-волкодавов, но за деньги разрешали поглазеть.
- Вот туда и иди. Тоже преисподняя. Все можно купить, и железо, и флейты.
- Пойду, - сказал Алесь.
И тут Чивьин неожиданно отшатнулся. Он сидел спиной к занавеске. И как раз над его головой, дыша ему в затылок, торчало из занавески, как из платка, страшное, все в лиловых и желтых разводах (от старых и новых синяков) лицо.
- Какие эт-та флейты, - спросила морда страшновато-елейным голосом, кто это тут так-кой музыкант? А если - в часть?!
У него было обличье 'аблаката от Иверской', который за косушку пишет в трактире для клиента такое прошение, что его не понимают ни в суде, ни, назавтра, сам клиент и адвокат. Нос сизый, в жилках. Лицо отекшее.
- А вот я вам покажу флейты. - Человек словно вползал в клетушку.
Макар было встал у него за спиной.
- Ти-ихо, - сказал Бабкин, - не надо. Мы сами... Ты что же это, бывший сорок пятой гильдии (*23) купец, а потом строка приказная, лезешь, куда не ведено?
- Пострадал за правду, - сказал тот, подняв руку. - Так что ж, вы флейты покупать будете, а я... коп- пейки собирать? Нет уж! Как я, так и вы! Так! Вот так! Только так! Я вас отсюда не вып-пущу. Заставлю дать ответ, какие это флейты... ночью, в Гостином дворе.
Тут Алесь увидел, что испугался и Бабкин. Надо было спасать положение. Конечно, можно было отговориться экспедицией, но ехать туда? Зачем? И к тому же запрещенная покупка военных ружей. Каторга Бабкину? Допросы и высылка ему, Алесю? Проваленное дело жизни. Попались, как цыплята.
А человек-тля наступал:
- И вас... И вас в яму... И вас под забор, в нищету... Чтобы вши вас ели, чистеньких... Что, одному мне?
Половой, видимо, куда-то отлучился. Теперь он возник в дверях и приготовился схватить этого мятого подьячего, чтобы удалить прочь.
- Оставь, - сказал Алесь. - Садитесь, господин...
- И сяду, - куражился тот. - Сяду, пока вы... выпьете по последней...
- А вы с нами.
Слюнявый, похожий на раскисший гриб, рот подьячего дергался. Сомовьи глаза жадно впились в бутылку.
...Он выпил полный стакан. Все увидели, как смягчилось мерзкое лицо подьячего.
- И суд не купите, - развалился он за столом. - Хотя и продажный, а не купите. Из конфискации свое получат... Убийство?! Фальшивые деньги?! Что там у вас?! Уж я на ваших головах попляшу!
Алесь наполнил второй стакан. Подьячий со стоном выпил.
Что-то темное и страшное вопило за этими сумбурными словами.
Обессилевший, пьяный, этот мерзавец был все же страшен, как хорек, прижатый в тупике норы, когда за спиной ничего нет: вот бросится и вопьется зубами в сонную артерию. Последнее, на грани существования, отчаяние двигало им.
- Взятки. А если без взятки? Если квартальный писарь... десять рублей пенсии получает... Только дураки... - У него уже заплетался язык.
Алесь налил ему снова.
- Хватит, - сказал Макар. - Он алкоголик. Ему и чарки хватит!
- Пускай пьет.
- Меня так вот эдак... А за бычка золотого... Что приставу... за бычка золотого?.. А я вас... в Си-би-рь.
Он опустил голову на стол.
- Проворонил? - со страшной угрозой сказал половому Бабкин. - Ну, что теперь? Заставить, чтоб сам... следы замел?
- Не принуждайте...
- Так что? Тебя - головой.
- Погодите, - сказал Алесь. - Не надо. Вы нас не знаете. Я не знаю вас. Ты проворонил - ты и делай. Возьми деньги. Взвали на своего извозчика. Увези отсюда аж на Лосиный остров и там оставь. Только без дураков - руки не марать. Он пьян, как мех. Проспится в лесу - подумает: показалось, сон приснился... А вы свяжитесь крепким словом.
- Ты прав, - сказал Бабкин. - Тащи его отсюда. И запомни: еще раз такое случится - сам его в 'Волчью долину' (*24) повезешь. А мне об этом расписку напишешь - тонуть, так вместе.
- Сжальтесь...
- Я сказал. - У 'купца из дырки' был теперь страшный вид. - Я не повторяю.
Алесь молчал. Он был счастлив, что придумал хоть какой-то выход, что этого слизняка сегодня в 'Волчью долину' не повезут.
Половой потащил подьячего за ноги. Никто из соседей не обратил на это внимания: такое происходило здесь ежедневно.
- Все, - вздохнул Бабкин.
- Кто такой? - спросил Чивьин.
- Если не переменится - харч для москворецкой рыбы. А был купцом. Прогорел, сел в яму. Стал канцеляристом - за взятки полетел. Спился. Помолчал. - Вот вам и жизнь наша. Добрый ты сердцем, купец. Ну да все равно... его убьют не сегодня, так завтра. Конец. Смерть. Наша Москва, скрытая от всех, она не шутит... А потому садитесь да еще по паре чарок и айда за дело.
- Что это он, слизняк этот, о каком-то бычке золотом вякал? - спросил Алесь.
Бабкин, закусывая, усмехнулся.
- Исто-ория, - сказал он. - Рассказать, так не поверите.
- Почему? - сказал Алесь. - Я научился верить многому.
- Тогда ты действительно чему-то научился в жизни. А в истории этой все - правда. Можешь мне. Бабкину, верить. - Он думал, видимо, над тем, с чего начать. - Так вот, купец, ты, видимо, знаешь, как у нас полиция сыск ведет. Скажем, в каждом квартале среди обывателей имеются такие, у которых на морде написано: подозрительные. И вот среди таких находят способного человека и говорят ему: 'Ты, Яшка,
