сами видите, человек не обласканный судьбой, можно сказать, алкоголик. Но, — он поднял указательный палец, — живы еще благородные порывы!
— Охотно вам верю.
— Я человек слова, — господин кивнул, — если обещал оказать услугу, я ее окажу. Да, вот именно.
— Должен вас огорчить — я в услугах не нуждаюсь.
— Нет, нет, вы меня не поняли. Некий гражданин, которого — слово честного человека — я впервые видел, просил передать вам следующее…
— Откуда вы взяли, что мне?
— Тот гражданин показал на вас пальцем и сказал — вон, видишь того типа? Передай ему… Вы как раз с молодым человеком шли, разговаривали…
— Так что же просили передать? — я невольно огляделся по сторонам. В этом городе слишком много глаз, а я, по всей видимости, становлюсь популярной личностью.
— Вот, — старик достал откуда-то из-за спины сверток.
Я разорвал шпагат, развернул бумагу. Это был мой плащ. Документы и ключи — как полагается. В кармане.
— Это все?
— Вы только не подумайте, что я имею ко всему этому малейшее отношение. Курьер, извините за выражение.
— Как тот тип выглядел?
— Как выглядел… Видите ли, у меня на почве алкоголизма очень плохая память… Я больной человек…
— А это? — я достал деньги. Это поможет вам поправить здоровье?
— Здоровье? — старик зачем-то вытер руку о штанину. — Здоровье, может, и поправит. А вот память…
— Ладно, — я сложил купюру вдвое, — тогда обращайтесь к врачу.
— Нет-нет, — старик выхватил бумажку, взмахнул ею в воздухе, и она исчезла, — кое-что припоминаю… Невысокий, узкоплечий…
— Возраст? — спросил я.
— Юноша, с лицом, не оскверненным бритвой.
Этого еще не хватало. Образ юноши становится назойливым.
— Без вранья? — спросил я.
— Я человек чести, — он вскинул подбородок.
— Ладно. Пусть будет по-вашему.
— Вижу, не помог вам? — спросил старик.
— Да уж.
— А как же деньги? Могу я их себе оставить?
Я кивнул. Господин вновь притронулся к папахе и, поначалу пятясь задом, стал удаляться. Я посмотрел ему вслед и подумал, что самым идеальным для меня выходом было бы сесть в машину и уже вечером принимать душ в московской квартире. Если бы у меня была возможность выбирать, я бы поступил именно так… Потому что теперь я уверен — в первую ночь по дому бродил не Бессонов. Но кто?
Я облокотился на парапет и снова посмотрел на воду. А сам проигрывал про себя ситуацию: вот подхожу к вешалке, дотрагиваюсь до куртки. Она мокрая… отворачиваю полу, чтобы рассмотреть этикетку…
К двери номера была приколота записка: «Ваша машина отремонтирована. Деньги оставьте сторожу. Счастливого пути».
Я немного удивился такому сервису, но машина была теперь как нельзя кстати. Только интересно — когда они успели? Днем в гараже не было ни души.
…Приятно снова оказаться в салоне автомобиля. У меня возникло такое чувство, словно я вернулся домой. Может, это и есть мой дом, а дорога — отечество?
Смотря какая дорога, конечно.
Я остановился и некоторое время рассматривал грязные подтеки на стекле. Потом включил дворники. Стекло все равно оставалось грязным. Решил протереть его изнутри и достал тряпку. Она лежит у меня на полочке под «бардачком». Из тряпки что-то выскользнуло и упало на пол.
Я наклонился и долго шарил под сидением, пока пальцы не наткнулись на круглое и плоское. Это была женская пудреница. Откуда она взялась — не пойму. Машинально открыл крышку, увидел, что зеркало внутри пудреницы раскололось от удара. И расстроился. Не то чтобы я верил в приметы. Это как прогноз погоды. Верить не веришь, а зонтик все равно берешь с собой.
Положил пудреницу в перчаточницу, завел машину. Впереди большая лужа и пришлось притормозить, чтобы не обрызгать молодого человека в светлом плаще и шляпе с мягкими полями. Он проводил меня внимательным взглядом.
Торопиться было некуда, и я петлял по разбитым улочкам города. Кончилось тем, что проколол шину. И именно в тот момент, когда я, тихо матерясь, менял колесо, меня осенило. Наверное, по ассоциации. Я вспомнил, что уколол палец, рассматривая чужую куртку на вешалке в доме Бессоновой. 0 металлическую скрепку. Такими в химчистках прикрепляют номерок.
И теперь я знал, что мне делать дальше.
Через четверть часа не без помощи администратора гостиницы у меня в кармане лежали адреса химчисток. Их оказалось всего две. Надеюсь, количество зависело от общей численности горожан, а не от их гигиенических воззрений. В первой мне не повезло. Закрыта на ремонт, и, видно, давно. А вот в другой меня ждали сюрпризы. Один лучше другого.
К примеру, за окошком приемщицы восседала чересчур статная особа с ядовито-рыжими волосами и огромными круглыми, словно блюдца, глазами. Между прочим, кристально голубого цвета. Редчайший экземпляр.
Я закрыл дверь и стал внимательно изучать прейскурант на стене. Пожалуй, даже слишком внимательно. Экземпляр искоса наблюдал за мной, явно забавляясь.
Наконец я не выдержал и обернулся, стараясь сохранить подобающую твердость.
— Пришел по делу, — начал я, — да совершенно не могу вспомнить, какому. А почему я не вижу толпы мужчин, осаждающих вашу химчистку?
— Это еще зачем?
— Думаю, не из корыстных соображений привести в порядок свой гардероб, а лишь обогатить свою серую жизнь встречей с вами. Такое не часто увидишь.
— Ну да, — она надула губки, — эти мужики самые противные. Так и норовят в каждое пятнышко носом ткнуть, словно я его наделала.
— Не может быть! Вам явно попадались изгои. Да, кстати, моя куртка тоже здесь побывала, и я не имею ни малейших претензий.
— Что-то вас не припомню.
— Просто не я получал… В уме быстренько подсчитал: вечером в четверг, когда Бессонов поругался с женой и ушел из дома, куртка была на нем. А в субботу утром я обнаружил ее на вешалке.
— В пятницу приносили, — уточнил я, — такую спортивную куртку, синию, с красными полосами. Просили побыстрее почистить.
— Сынок, что ли, приносил?
— Почему вы так решили?
— Нет, для такого сына вы слишком молоды.
— Спасибо. Но как вы запомнили?
— Сейчас мало клиентов. Да и куртка старомодная. Такую выбросить дешевле, чем почистить.
— И вас ничего не смутило в этой куртке? Пятна крови, например?
— Да вы что? — голубые глаза заполнили все помещение. — Куртка в глине была. Никакой крови, такие мы не принимаем…
