Потом обхохочутся.
Возле института я остановился, вылез из машины. Водитель «скорой помощи» отцепил трос, подошел ко мне, достал пачку сигарет:
— Угощайся. Извини, заставил крюк сделать.
— Все в порядке, — я прикурил. — Может, оно и к лучшему, — я поднял голову и посмотрел на окна института.
Попытался вычислить, где находится лаборатория Эдгара. Кажется, в ней горел свет. Интересно, чем они там занимаются по ночам?
Вахтер покосился на меня и кивнул. Видимо, я стал здесь своим, спасибо Марине-заступнице. И почему она так нравится вахтерам?
И не только им?
На шестом этаже было совсем темно, только из-под двери кабинета Эдгара пробивалась узкая полоска света. Я взялся за ручку двери и вдруг подумал: что же привело меня сюда в самом деле? Только ли жажда общения? И чем больше я думал об этом, тем скорее понимал, что лучше проделать весь путь по гулким коридорам в обратном направлении.
Почему — не хочется объяснять.
Может, чуть позже.
Я отступил от двери, и тут до меня донесся звук, от которого я вздрогнул. Так и стоял, не зная, что предпринять.
За дверью кто-то плакал. Тихо, не всхлипывая, и оттого безысходно. И тогда я решился.
В маленькой комнате, уронив голову на скрещенные руки, сидела лаборантка. Когда я вошел, она не шевельнулась.
— Марина, что с вами? — я придвинул стул и сел рядом.
Она приподняла голову и размазала черную слезу по щеке. Посмотрела удивленно, потом улыбнулась:
— Так, ерунда. Сегодня мне исполнилось двадцать два года.
— Поздравляю, — пробормотал я. — Неужели в такой день Эдгар заставил вас…
— Ничуть. Я сама попросила. Что нам двоим здесь делать? Резать мышек я могу и в одиночестве.
Глаза у нее все еще были на мокром месте, я полез за платком и случайно вытащил чужой, найденный в кладовке.
Марина изумленно посмотрела на женский платок у меня в руке, потом молча взяла его и стала вытирать размытую тушь. Я заметил, что руки у нее сильно дрожат. Постепенно она успокоилась.
— Ну вот, — посмотрела на меня, — разукрасила вам весь платочек. Я постираю, потом верну.
— Не стоит, — я смутился и почти силой отобрал кружевной комочек.
Не знаю, как я должен был выглядеть в ее глазах. В своих собственных — препаршиво. Какого черта я его сразу не выбросил?
— Скверная история.
— Вы о чем?
— Что вас все покинули. В такой день как-никак полагается, как там сказал поэт… шуршат истомно муары влаги, вино сверкает, как стих поэм…
— Есть спирт, — сказала она робко, — совсем немного.
— Вместо муаров влаги? — я улыбнулся. — Давайте спирт.
Она уже выглядела совсем молодцом. Я разлил спирт по мензуркам и разбавил водой. Жидкость помутнела на мгновение, и стекло стало теплым.
— Марина, — начал я, встав и держа мензурку перед собой, — двадцать два — это еще возраст надежд. Я хочу пожелать, чтобы ваши надежды сбылись, а взамен пришли новые — надо всегда на что-то надеяться, на лучшее. Короче, счастья вам от всей души, честное слово.
Говорил я неуклюже, но искренне, и она это понимала.
— Спасибо вам, — Марина посмотрела мензурку на свет. — Наверное, жуткая гадость…
Мы выпили, и ее передернуло.
— В столе у шефа есть хорошие сигареты. Возьмем? — предложила Марина.
Потом мы курили, она стряхивала пепел прямо на пол.
— Мне Эдгар Янович рассказал, — сказала лаборантка, — какие у вас неприятности. Хотя — сами виноваты. Пошли бы провожать в тот вечер меня, а не другую, и обошлось…
— Он вам все рассказывает?
— Разве это секрет?
— Нет, что вы. Просто мне жаль, что вы об этом узнали.
— Почему?
— Не хотелось бы, чтобы думали обо мне плохо.
— А я не думаю. Даже стараюсь, а не могу, — она тряхнула головой. — Вы меня напоили, и я говорю всякие глупости. Только потому, что напоили, а вовсе не из-за ваших расчудесных глаз.
— Я так и подумал.
— А зря. Никогда не верьте пьяной женщине.
Я наклонился и погладил ее по руке.
— Ну вот, — она притворно нахмурилась, — начинается…
— Марина, — я погрозил ей пальцем, — говорят, вы большая сплетница.
— Кто говорит, — она невозмутимо посмотрела на меня, — тот и сплетничает.
— А вы знаете, из-за чего в четверг поссорились супруги Бессоновы?
— Догадываюсь. Нинка была вне себя, когда узнала про кольцо.
— Зачем вы ей рассказали?
— Один мой знакомый, — последнее слово она произнесла как-то смущенно, — собирается сделать мне подарок. Не какую-то шмотку, а что-нибудь серьезное. Девочки из клинического были в курсе — я ведь там работала раньше — и сказали, что Бессонов продает кольцо… Я догадалась — тут нечисто. Все ведь знали, что у него в последнее время… Мне Нину стало жалко.
Он ее ни во что не ставил.
— А что это за щедрый знакомый, — я почувствовал, меня это сообщение задело, — который оставил вас сегодня в одиночестве?
— Мы встречаемся скоро уже три года, — сказала она просто, — а сейчас он занят по работе. Теперь давайте сварим кофе. Ведь гулянка продолжается?
…Я разглядывал наши отражения в черном стекле и думал…
Мысли были смутные, они словно гладили по растрепанным нервам. Посмотрел на часы.
— Уже поздно. Наверное, мне пора.
Она тоже поднялась, подошла ко мне и вдруг положила руку на плечо.
— Странный день рождения получился, — сказал я.
— Странный, — кивнула она. — Только я его не забуду. И вы тоже, хорошо?
4. ПОНЕДЕЛЬНИК
День мрачный, даже во время отпуска.
Все было бы ничего, но утром, когда я намыливал перед бритьем щеки, словно кто-то проорал над ухом: «Дикая охота!» Я порезался и, прикладывая тампон с одеколоном, повторял про себя: «Дикая охота… дикая охота». Сочетание слов мне нравилось.
Психически я абсолютно здоров, не волнуйтесь. И с наследственностью все обстоит не хуже других. Дело в структуре мышления. Мой мозг крутил, крутил накапливавшиеся за последние дни факты, крутил где-то там, в подсознании. И теперь выплеснул наружу промежуточный результат. Лаконично и оригинально.
