Я позвонил Бессоновой из первого автомата, а когда подъехал к дому, она уже ждала меня у калитки. В этом было что-то патриархальное.
— Поедем к реке, — сказала она, развязывая шарф на шее. — Мне хочется видеть реку.
Нина была чудо как хороша.
Возле домика знакомой старушки пришлось съехать на обочину, чтобы обогнуть дорожные машины. Дальше была грунтовка, раскисшая от дождя, и колеса стали пробуксовывать. Я боялся, что мы застрянем, и потому ехал очень осторожно. Всю дорогу мы молчали. Нина смотрела в окно, и только один раз, когда нас здорово тряхнуло на ухабе, обернулась в мою сторону. Но ничего не сказала.
По машине застучали капли, и я включил дворники. У обрыва остановились.
Моя спутница задумчиво провела пальцем по запотевшему стеклу. Я достал сигарету.
— Подождите, — сказала она, — откройте лучше окно. Подышите здешним воздухом. Я дышу им каждый день, не мешало бы и вам попользоваться. Как врач говорю.
Слышно было, как в траве шумит дождь.
Я повернулся к ней и осторожно провел ладонью по обтянутым капроном коленям. Она замерла, и я только чувствовал в темноте ее взгляд.
— Довольно банально, — прошептала она.
Ее кожа казалась обжигающе горячей, и, едва я наклонился к ней, она приоткрыла рот. Губы были мягкими и отдавали помадой. Я почувствовал ее пальцы на затылке. Она прижималась ко мне всем телом, и я, казалось, был весь в этих губах и в этой помаде…
— Как тут душно, — сказала она.
— Не выходить же под дождь.
Я поднял с пола сломанную сигарету и выбросил в окно. Достал новую. Включил зажигание, и некоторое время двигатель работал на холостом ходу. Потом выжал сцепление, и мы тронулись с места.
Мы молча проехали по грунтовке до моста и снова попали в тусклый дым фонарей. Дождь не утихал.
— Кто у тебя? — моя рука лежала на рычаге скоростей, и Нина накрыла ее ладонью.
— Сейчас никого.
— А была? — она усмехнулась, — Та, единственная?
— Ее уже нет. Она погибла. В автомобильной аварии.
— Ты ее очень любил? Я кивнул.
— Она была красивая?
— Да, наверное, очень. Мне трудно быть объективным.
— Как ее звали? Я ничего не ответил.
— Бедненький, — Бессонова погладила мою руку. — А знаешь, муж мне изменяет. С какой-то молоденькой девочкой. Может, к ней и ушел? Все хочу на нее посмотреть.
— Тогда поторопись.
— Почему?
— В городском морге лежит ее труп.
— Я тебя не понимаю.
— Утром она выбросилась из окна.
— А Бессо… — Нина вздрогнула и прижала пальцы к губам.
— Сложно сказать. Но мне кажется, он здесь ни при чем.
— Вот почему его искал следователь… Везет мне на мужиков. Точнее, везет моим мужикам… Она сама… Или ее?..
— Все может быть.
— Но кто?
— Если верить логике, то я оказываюсь наиболее подходящей кандидатурой. Они только не могут никак найти мотивы.
— Ты?!
— Да, моя прелесть. Я был последним, с кем ее видели.
— Ах, вот как? — она неестественно рассмеялась.
Потом отвернулась к окну. Как в начале поездки. Иными словами, мы вернулись на исходные позиции.
Что ж, поделом.
Возле самого дома я вспомнил и спросил:
— 0 чем вы говорили с Сухоручко. Я прослушал, помнишь? Что-то про какое-то кольцо…
— Про кольцо?.. Да, его увидел у Бессонова один человек. Он хорошо знал… и меня, и это кольцо. Когда-то. Вот и стало известно. Не через него, от других… С кем-то поделился. Из лучших побуждений, надеюсь.
— Но ты от кого конкретно услышала?
— Кто у нас первая сплетница?
— Кто?
— Маринка, которая у твоего приятеля работает.
— Скажи пожалуйста. Такая симпатичная.
Я затормозил у дома. Нина обернулась.
— Ты поедешь в гостиницу? Хорошо?
— Ясное дело, — сказал я, — не ночевать же на улице.
— Пойми. Это непросто… Все должно произойти по другому. Может, я просто глупая…
— Все понял, не объясняй.
Она открыла дверцу, чтобы выйти, но вдруг снова захлопнула ее.
— Что случилось?
— Там кто-то… — она дотронулась пальцем до стекла, — там кто-то есть.
— Где?
— В саду, у дома…
— Не вижу.
— Я открыла дверцу и почувствовала… Мне страшно.
— Сейчас…
Я вышел из машины. И вдруг ощутил этот взгляд. Взгляд из темноты. Человек так смотреть не может. Я ничего не понимал, только чувствовал волны злобы и тоски, яростные и беспощадные.
Сделал еще шаг, и волосы зашевелились на затылке.
Как и в прошлый раз, словно ниоткуда, возник леденящий заунывный вой. Даже не вой, а какой-то стон или крик, нечленораздельный и безумный.
Баскервиль-холл, да и только…
И вдруг все так же неожиданно стихло, как и началось. И я уже знал, что в темноте, среди голых веток яблонь, больше никого нет. Словно и не было…
…На углу пришлось притормозить. Посреди проезжей части стояла легковушка «скорой помощи», и под открытым капотом суетился водитель. Я опустил стекло и окликнул его:
— Эй, приятель, помочь?
Он извлек себя из двигателя и вытер лоб:
— Подцепи, а? До медцентра дотянешь?
— Трос есть?
Он кивнул. Почему бы не сделать доброе дело? Самое верное средство для поднятия настроения. Наверное, это в нас заложено природой, как условие выживания популяции. Любой скверный тип нет-нет, да и сорвется. Беда только, что чем дальше мы углубляемся в научно-технический прогресс, тем мы меньше зависим от природы. А она за это мстит, да так, что доброта, помощь и сочувствие начинают восприниматься наравне с хвостовым придатком. Вот мы и поджимаем свои атавизмы. Не дай бог увидят.
