Дикая охота!
Ведь у каждого голова варит по-своему. У меня, например, со своей полное взаимопонимание.
Дикая охота! Злые всадники в разрывах быстробегущих туч. Небесные гончие псы, воющие среди бури. Застигнутый врасплох одинокий путник на перекрестке. Дикая охота, идет дикая охота, и мифический Один со своей свитой призраков и валькирий топчет тучи. Кому быть его жертвой?
Такие сказки рассказывали в старину. Я люблю сказки. И кое-что в них понимаю — в области намеков, надеюсь.
Например, что дикая охота уже в двух шагах от меня.
Конечно, я немного поэтизирую. Но интуиция подсказывает, что клыки первой гончей — еще немного — и сомкнутся на моей ляжке.
И вот подтверждение. Десять часов утра, а я сижу у двери в кабинет Сухоручко, вызванный, не в пример вчерашнему, по всей форме. Вызвали меня на десять пятнадцать. Я пунктуален.
Вхожу в кабинет, закрываю за собой дверь.
От былого благодушия у Сухоручко не осталось и следа. Он здоровается, кивает на стул:
— Присаживайтесь.
Потом он молчит, постукивает карандашом по столу и смотрит на меня. Неожиданно поднимается, подходит к окну.
— Это ваша машина возле афиши припаркована? — спрашивает он.
— Если красные «Жигули», то моя.
— А не она ли стояла под окном у Громовой позавчера утром? И отъехала за минуту до случившегося?
— Вряд ли. Я отдавал ее в ремонт — разбил фару.
— Фару? Вот-вот. Тогда она была с разбитой фарой. Тут такая любопытная подробность. Мы опросили слесарей в ремонтной мастерской — благо, одна в городе. И один признался — халтурил, менял часов в 10 утра фару у красных «Жигулей». В присутствии владельца.
— Но ведь в 10 утра, в субботу…
— Верно, в это время мы с вами мило беседовали. Но слесарь сказал — приблизительно часов в десять… Мы расстались в пять минут одиннадцатого. Плюс десять минут добраться до мастерской — если на машине. И если машина была под рукой.
Тогда все совпадает.
— Что за чертовщина! Я оставил машину в пятницу, а получил только вчера. Кстати, после вашего ухода мы еще сидели, разговаривали с Эдгаром.
— Охотно верю.
— И на том спасибо.
— Благодарите не меня, а собственные ботинки.
— Как это?
— Я обратил внимание на вашу обувь во время разговора. На улице была непогода, и они выразительно это подтверждали. Вы добирались пешком из гостиницы, и вряд ли этот маскарад был рассчитан на меня — наша встреча была для вас неожиданностью, я это заметил.
— Весьма приятной неожиданностью, — я усмехнулся.
Он поклонился в ответ, потом снова посерьезнел:
— Кто может подтвердить, что вы забрали машину в воскресенье? День выходной, только мы, грешные, не соблюдаем.
— Меня известили запиской. Деньги отдал сторожу, он был предупрежден. Такой — лысый как коленка.
— А, этот… знакомая личность. Почему вы выбрали именно эту мастерскую?
— Посоветовал некто Георгий Васнецов… Он, кажется, сотрудник мэрии…
— Как же, знаю, когда-то был крайним правым. Мы за него еще соседям «рафик» отдали — он у них играл. Мода на футбол прошла, городской команды больше нет. Жаль. А Васнецов в теннис теперь с мэром играет. Политически модная игра, скажу вам. Но это к делу не относится…
Сухоручко снова отворачивается к окну, и я вижу, как блестит материя на локтях его пиджака.
— Скажите честно, вы кого подозреваете? — спросил я.
Он поправил очки, поморщился:
— Видите ли, преступник труслив. Патологически труслив каждый человек, вынужденный что-то скрывать от остальных. Ситуация обязывает. И чтобы его секрет не раскрыли, он прячется в скорлупу лжи. И все время надстраивает эту скорлупу, надстраивает до тех пор, пока она его не раздавит. Так вот, именно исходя из этой патологической трусости, кто-то использовал вашу машину.
— Слесарь?
— Вряд ли. Слишком очевидно. Но как-то он замешан.
Может, давал кому-нибудь ключи? Но дело не в этом. Почему именно вашу машину? Совпадение? Вряд ли. Сделавший это знал, что владельцем машины является тот самый человек, с кем Громову видели в последний раз на людях. И на кого в первую очередь падет подозрение.
«Дикая охота, — подумал я. — Значит, меня травят довольно давно».
— Кто бы это мог быть, а? Как вы думаете? — спросил Сухоручко.
— Понятия не имею. Тут такая странная вещь… Насколько я знаю, возле дома Громовой в машину… в мою машину сел молодой человек лет девятнадцати…
— Откуда вы про это…
— Побеседовал с одним свидетелем, Лопаткин его фамилия.
— Вот как? Не сидели, значит, сложа руки? Рассказывайте дальше.
— Так вот, сел в машину молодой человек, а нашел я вчера на полочке для перчаток женскую пудреницу. Может, для отвода глаз?
— Куда же их отводить, если парня этого видели, и он об этом, я думаю, догадался. Да и вряд ли в его планы входило оставлять материальные свидетельства своего пребывания в вашей машине. Возле дома Громовой должны были оказаться в то утро вы, на этом-то все и строилось. Где эта пудреница?
Я достал и протянул следователю.
— Хорошо, проверим. Небось залапали ее?
— Не без того.
— Придется вам пальчики свои оставить. Чтобы мы могли своих от чужих отличить, — , он улыбнулся.
— А потом я смогу идти?
— Вы что, — он хмыкнул, — думаете, я сейчас достану из кармана наручники? Конечно, идите.
С улицы я позвонил Бессоновой.
— Слушаю, — голос у нее был сугубо официальный, — ничего не поделаешь — наркологический диспансер.
— Доктор, — прогнусавил я, — у вас доброе сердце. Уделите мне пятнадцать минут.
— Что такое? — Доктор, когда я нервничаю, мои железы начинают выделять эндорфины. А действие этих эндорфинов, я прочитал в книжке, все равно что опиума. Так вот, нервничаю я последнее время довольно часто и боюсь, как бы не стать вашим клиентом.
— А, это ты, — я почувствовал, как она смутилась. — Ничего страшного. Это вполне естественный процесс — защитная реакция организма на… Однако слушай, у тебя неплохие познания в медицине…
— Чай в городе живу. Так как насчет аудиенции?
— У меня прием, ты же знаешь.
— Тогда я приду на прием. Пропустите без очереди? По знакомству?
— Этого еще не хватало. Ладно, подожди в сквере напротив.
…Я сидел на скамейке и думал о смерти. Нет, настроение у меня было неплохое, сам толком не пойму, почему думал об этом. Просто когда из жизни уходят друзья или даже просто знакомые, с ними вместе уходит и часть тебя самого. Ведь каждый из нас — это сотни людей, из которых «я» в собственном
