Я решил, ничем не рискуя, получить бесплатную консультацию.
- Не помню автора. Там хотели дочь миллионера похитить, да ошиблись, взяли девицу без приданого. Думали, полиция ею не заинтересуется.
- Правильно думали. Если девица или ее родственники не накатают заявление в участок, то никому до нее дела не будет.
- Нет, один инспектор что-то заподозрил. Банда требовала выкуп с миллионера, тот, естественно, не заплатил, поскольку платить ему незачем было, и инспектор догадался, что похитители ошиблись.
- Делать ему не хрен было, кроме как догадки строить. Тут вон без догадок бумаг целый сейф... Чем все закончилось?
- Хотелось бы самому знать. Выписался из больницы и не дочитал.
- Нет, это не по мне. Я люблю крутые сюжеты. Но ты все же подумай над моим предложением, а?
18
Середина дня. Безоблачно, жарко. Самое время для крутого сюжета, что по сердцу Кукушкину.
Макс работает в магазине, в мясном отделе. Загородной виллы, дачи, дома в деревне у него нет. Значит, где он может хранить ворованные драгоценности? К кому, как не к нему, относится пословица: 'Мой дом - моя крепость'?
У Макса я бывал, дверной замок помню, отмычки изготовил - мастер я в конце концов или нет? Надо проверить. А для этого - проехать в Сабурово, зайти в нужный дом на нужный этаж...
Все получилось как надо. Дело за малым: найти в двух комнатах уголок, где хранятся товары из ювелирного магазина. Вещей и мебели у Макса немного: жена, когда уходила, своего не упустила, так что полки в стенке полупустые. И ничего интересного на них нет. Кухня. На тумбочке стоит холодильник, в ней, естественно, овощи. Точно: пыльные сетки с картошкой, морковью. А в глубине - коробка из-под обуви. Ободранная такая коробка, помятая с боков. Вата под крышкой. Кольца и цепочки под ватой. Тут же и пистолет, тот самый 'макаров', который я когда-то уже держал в руках. В этой же овощной тумбочке - коробка из-под конфет. Кто, интересно, хранит шоколад среди грязных овощных сеток? Хоть мы тогда, накануне моего отъезда к оптовику, и не составляли описи лежавших в коробке драгоценностей, я соображаю: это они самые. Неразумно поступил Макс, не перепрятав их. Коробка красивая, я ее ему и оставлю.
Пустую, конечно... Теперь пора уходить.
Замираю у дверей, отшатываюсь, влипаю в стену. Кто-то шурудит ключом в замке. Как же я, дурак, не учел одного: Макс работает рядом и на обед может прийти домой. Драгоценности я уложил в кейс, пистолет сунул в карман. Драться с Максом в мои планы не входит, но не стрелять же?! Он крепкий, гад, каждый день мускулы качает, когда разделывает туши. Поэтому остается мне одно: ударить точно.
Дверь открывается, Макс передо мной. Я бью рукояткой пистолета ниже уха. Будто всю жизнь этим занимался. Мясник падает, кажется, так и не увидев меня.
И далее все идет по ранее намеченному плану. Захожу на почту в посылочное отделение. беру плотную бумагу, заворачиваю в нее обувную коробку. Получается аккуратная бандероль. Я даже своим корявым почерком подписываю ее: 'Балушу Борису Борисовичу'. Но в общую очередь к приемщице не становлюсь, выхожу на улицу, сажусь в троллейбус и еду к знакомому уже мне ювелирному магазину.
Я в добротном летнем костюме, в огромных, на пол-лица, солнцезащитных очках. Я совершенно не похож на питекантропа, сбегавшего отсюда с чулком на голове месяц назад.
- Девочки, добрый день. Директор у себя? Борис Борисович?
Продавщицы хором отвечают: 'Нет' - и подозрительно смотрят на меня. Они теперь на всех смотрят подозрительно, так что я не придаю этому особого значения.
- Передайте ему...
Брать намного приятней, чем отдавать. Настороженность пропадает. Они улыбаются:
- Что сказать? От кого?
- Внутри записка.
Записка действительно есть. В ней лишь два слова: 'Отдающий долги'.
19
Теперь все, теперь и я могу начать жить по-новому. Драгоценности возвращены, пленница Настя освобождена, остается лишь отвезти ее в больницу к Бабашвили. Сегодня же вечером надо съездить туда, обо всем с ним договориться. Плата? Деньги Эммы и Толика у меня лежат почти нетронутые. Правда, я так и не рассчитался за покупки с Викой, не до того было. Но это даже к лучшему: мы встретимся еще раз.
Домой прихожу в пять вечера. Настя докладывает: никто не звонил, хотя телефон теперь и включен, и никто не приходил, за исключением бабы Вари. Та приносила картофельные блины.
- Вы о чем-то говорили с ней?
Настя нерешительно пожимает плечами.
Ясно, был разговор. О чем?
- Настя, мне сейчас все надо знать, понимаешь?
- У бабы Вари странный вкус. Она о тебе говорила: 'Хоть и страшненький, но порядочный, душевный...'
- Плохой вкус? Ты сомневаешься в моей порядочности?
- Да нет, я о другом. Какой же ты страшненький? У тебя лицо такое... благородное, вот!
Я беру из стола конверт со своими старыми снимками и топаю в ванную. Нет желания рассматривать фотографии при Насте. Включаю душ, открываю конверт.
Господи, неужто жил такой на земле?
Щелкаю зажигалкой и подношу угол конверта с содержимым к огню. Сгорает Гнусавый. Сгорает все мое прошлое, я не хочу о нем вспоминать. Илье Сергеевичу скажу что-нибудь.
Чувствую, как меня прямо-таки валит с ног усталость. Надо отоспаться. И проснуться новым человеком, не отягощенным дурными поступками.
20
- Вика, - прошу я по телефону. - Выручай. Ни один таксист не знает, как проехать к больнице Бабашвили.
- Правильно, - говорит Вика. - Такую больницу никто не знает. Это бывший цэковский особняк, туда, как понимаешь, добирались не на такси. И сейчас так не добираются.
Мы с полминуты молчим - мне сказать нечего, и когда она это понимает, то не совсем радостно продолжает:
- Ладно, горе ты мое, спускаюсь вниз прогревать мотор.
Увидев в моих руках коробку с дорогим коньяком, Вика предупреждает:
- Не вздумай Илье Сергеевичу вручать, не принято. Возьмет - может лишиться работы.
- Не лишится, - говорю я. - Ты же на него в Минздрав не напишешь.
- А Минздрав к нему никакого отношения не имеет. Эту лечебницу содержат богатые дяди и следят за тем, чтоб там был образцовый порядок.
- А тети богатые тоже в этом принимают участие?
Вика не поддерживает мой игривый тон.
- Если ты имеешь в виду меня, то я сама на содержании.
Она нахмурилась, сеточка легких морщинок окружила глаза. Дорога была пустая, Вика вела машину без напряжения, и я положил ей руку на плечо.
- Не надо, Костя. И вообще, давай договоримся: отныне мы только друзья. Что было - то было, в прошлом, понимаешь?
- Почему?
- Потому!
И весь ответ. Мне кажется, ее скорее всего смущает мой возраст - она старше на пять лет. И другое может быть. У нее отлаженная жизнь, установившийся круг знакомых, близких. Вполне возможно, есть любимый человек. Я привношу во все это дискомфорт. Убираю руку, считаю мелькающие ели через боковое стекло.
- Не надо, не убирай. Мне так хорошо.
Вот и пойми их, женщин.
Поворачиваем с трассы на узкую грунтовку.
- На каком километре? - спрашиваю я. - Надо запомнить.
- Думаешь, надо?
