- Почему бы нет? Вдруг еще что со мной приключится?
- Эх, Костик, Костик, - качает она головой. Понимаю, что она хочет этим сказать. 'Какой же ты, мальчик, бестолковый, сюда ведь с улицы не пущают'. Я догадываюсь об этом. Но ведь если я буду получать те деньги, которые обещает Падунец, то почему бы и не позволить себе поваляться здесь еще недельку?
- Вика, а во сколько здесь день обходится?
- Не знаю, я не платила.
Сухой ответ, холодный голос. Не нравится ей эта тема. Значит, не будем об этом.
'Жигуленок' тормозит.
- Я здесь тебя подожду, грибов поищу пока.
Недоуменно озираюсь. Черт, действительно трудно заметить. Особнячок утопает в зелени. Еле видна тропинка к калитке. Между ней и мной вырастает парень в легком камуфляже - что-то я не встречал его, когда лечился. Или он знает, когда и пред чьими очами появляться?
- Разрешите документы.
Не спрашивает: куда, к кому... Хотя это понятно: дорожка в одном направлении идет. Он задерживает взгляд на фотографии, потом на мне. Видит шрамы и догадывается, почему оригинал несколько отличен от копии. Вынимает из кармашка радиотелефон:
- 'Четвертый', посмотри: Кузнецов, Константин Иванович. Нет? - Охранник еще раз охватывает меня взглядом. - Спроси у Ильи, по виду пациент.
Меня где-то нет, не предусмотрено какими-то списками мое появление. А я-то надеялся, что с новым лицом будет совершенно все по-новому.
- Проходите.
Серьезная, неулыбчивая Света встречает меня внизу, встречает так, будто никогда раньше не видела. Поневоле глушу свою улыбку и поднимаюсь за ней в кабинет к Бабашвили. Света, как солдат-конвойник, останавливается у двери, я же топаю к сидящему за столом Илье Сергеевичу. Этот меня узнает.
- Пойдемте-ка, просветим вам челюсть... Хорошо, очень хорошо, но на прочность ее пока не испытывайте... Есть гримерные кремы, пользуйтесь ими.
Вот и все, протянута рука для последнего рукопожатия. И слова никак нельзя ввернуть о Насте, чтобы оно к месту было.
- Илья Сергеевич, а если мне еще потребуется ваша помощь...
- Нет-нет, вы уже без меня обойдетесь. - Он смотрит на бумаги, разложенные на столе. - Есть поликлиники по месту жительства... Но я не думаю, что вам понадобится их помощь.
Он даже не вспоминает о том, что просил фотографии. Я разворачиваю паспорт:
- Я был таким.
Он смотрит на снимок, потом на меня, молчит.
- Теперь вы понимаете, доктор, что вы для меня сделали?
- Я сделал неважную операцию. Я вас не угадал.
Чувствую, как сзади к столу крадется Света, тоже, наверное, посмотреть хочет. Я быстро прячу паспорт в карман.
- Мне все же хотелось бы с вами встретиться!
- Не исключено, - говорит Бабашвили и хлопает ладонью по кипе бумаг. А сейчас, простите, у меня много работы. Всего вам доброго.
Строгая монашка Света провожает меня вниз. На прощание радует:
- Мы снимаем вас с учета, больше сюда ездить не надо.
Я это уже понял чуть раньше.
Вика лежит в траве на поляне, подставив солнцу оголенную спину. На капоте 'Жигулей' красуются семь подосиновиков в тугих ярких шляпах.
21
Мы, кажется, поменялись ролями. Вика теперь добродушна, меня же раздражает то слепящее солнце, бьющее в лобовое стекло, то духота...
- Ты чего нервничаешь? - спрашивает Вика.
Попробуй не нервничать, когда у тебя дома находится объект для охоты заядлых браконьеров, коих не останавливают никакие правила. Это я точно знаю, сам был таким. Что делать? Свести девчонку с Кукушкиным? Открою себя. Силой посадить ее в поезд, идущий до Кемерова? 'О каком институте может идти речь, если тебя, Настя, хотят пришить? Езжай в деревню, паси гусей, дои корову...' Нет, эта сойдет на первой же станции и вернется. Хотя, конечно, дальше - уже не мое дело... Да нет, мое. Еще какое мое! Я же ее заталкивал в машину.
- Высади у ближайшего метро, - прошу Вику.
- А краны? - спрашивает она. - Их починка, между прочим, обязательна при дружеских взаимоотношениях. Товарищеская помощь, так сказать...
Может, поговорить с Падунцом? Мужик он деловой, должен понять. Но он поймет и то, кем я был... Черт, одна-единственная ниточка осталась, связывающая меня с Гнусавым, и никак ее не разорвать. Голова уже гудит.
- Будут тебе краны. Но и ты удружи: выпей со мной коньяка, зря, что ли, таскал его весь день.
- Тут меня упрашивать не надо.
С сантехникой все оказалось не так просто: около часа провозился. Но как раз к этому времени Вика успела приготовить грибной суп.
Первая же рюмка коньяка немного расслабила. Но захотелось большего. Налил по второй, не успев толком закусить.
- У тебя проблемы, Костик?
Я промолчал.
- Честно скажи, ты обиделся на те мои слова? Костя, но это прежде всего я делаю ради тебя, чтоб завтра тебе не было так больно, когда...
Интересно, какие слова она ищет? А я свои уже нашел:
- 'Тетя, ослабьте ошейник, довольно! Песику, тетя, не делайте больно...' Там дальше, знаешь, о чем? О том, что она его отпустила, он убежал из дому, но и ей, и псу стало от этого еще хуже. Ладно, Вика, по третьей - и я убегу.
- После третьей я тебя не отпущу, пока хорошо не закусишь.
- А когда закушу - отпустишь?
Какие у нее все-таки красивые глаза. Изумруды. И вообще вся она... Нет, это точно: именно она приходила последние годы в мои сны, и я ее пробовал гнать оттуда...
- Ладно, друзьями станем с завтрашнего дня. Сегодня я тебя вообще не отпущу, - и она высвободила из-под халата голую коленку.
- Выпьем третью - и в кровать?
- Циник, - сказала она. И засмеялась. - Можно и до третьей, можно потом и после третьей...
Когда мы, разморенные, лежали на простынях, она уткнулась мне лицом в грудь и замерла. Через минуту я почувствовал, что она плачет.
- Ты что? Ну-ка, подними личико...
- Не надо, прошу... Дай я так немного полежу. Костя, Кости-ик! Ты с завтрашнего дня уже забудешь меня, да?
- Перестань, Вика.
- Не перестану, не перестану... Я все-все тебе расскажу... Мне тогда еще восемнадцати не было...
Вике не было восемнадцати, когда она в доме отдыха, на море, встретила Белакова. Красивый спокойный мужчина, танцевал, целовал ей руку. Катал на катере, угощал фруктами. Не приставал, не наговаривал ерунды. Когда она улетела домой, до самого трапа довез на машине. Он имел такие привилегии. Потом - встречи в Москве. Цветы, шампанское, черная 'Волга', постель. Дорогие подарки, поездка за границу, в Берлин (сумел оформить то ли переводчицей, то ли секретарем). Два аборта в течение года. В качестве компенсации - эта вот квартира. Почему не женился? Да потому что положение не позволяло, да у него и семья, двое детей. Правда, дети уже взрослые - он ведь на пятнадцать лет старше Вики... Словом, о разводах и свадьбах они старались не говорить. Его устраивала существовавшая ситуация. До некоторых пор - и ее. Пока она не поняла, что потеряла саму себя. Ей уже не быть матерью, не рожать. Ей не распоряжаться собой: старея, Белаков становился все ревнивее, за каждым шагом ее следил. Не
