— Может, не надо? Вдруг списать когда-нибудь понадобится?
— Не ссы. Найдем, у кого списать. У баб списывать будем. За жопу возьмешь — сразу даст списать, ну и все остальное тоже.
Егоров сидит за партой с учебником — все он что-то учит, чтоб пятерку получить. Мы подходим.
— Привет, — говорит Вэк. — А ты чего не читаешь? Интересная стенгазета.
— Повторить надо.
— А на хуя ты это сделал?
— Что сделал?
— Газету.
— Мне Сухая сказала — я нарисовал. Я же не вас рисовал, а просто… Как бы нарушителей. А подписи другие делали.
— Но там же написано, что это мы. Значит, про нас.
— Ничего не про вас, пацаны.
— Про нас, не про нас — кого ебет?
И Вэк дает ему оплеуху. Егоров вскакивает.
— Вы что, пацаны?
— Сядь, — говорит Бык и дает ему кулаком в нос. На парту падают несколько капелек крови.
Звенит звонок. Мы идем на свои места.
В понедельник на политинформации Сухая спрашивает:
— Все газеты принесли?
Никто не отвечает. Она смотрит на столы — у всех, кроме Быры, Быка и Вэка газеты есть. Я принес «Комсомольскую правду», но ничего в ней не прочитал.
— Ладно. Газеты почти все принесли. А прочитали хоть что-нибудь?
Все притихли, никто не хочет высовываться.
— Меня поражает ваша пассивность, ребята. Мы живем в такое сложное время. Раньше все было понятно: вот друг, вот враг. А сейчас враг может легко замаскироваться. Да, перестройка — это хорошо, но это и возможность для врагов воспользоваться ситуацией и нанести нам удар.
— Что, будет война? — спрашивает Кузнецова с первой парты.
— Нет, в обычном смысле войны не будет. Будет война идейная, и она, можно сказать, уже идет — война за сохранение наших коммунистических идеалов, которые многим хочется раздавить.
Сухая останавливается, обводит взглядом класс. Ее мало кто слушает: переговариваются между собой, смотрят в окно, читают газеты.
— И вы, ребята, должны понять, что коллектив — это очень важно, что надо быть один за всех и все за одного. И, кроме того, своей плохой учебой и политической безграмотностью вы играете на руку врагу.
— А кто враг сейчас — американцы? — снова спрашивает Кузнецова.
— Сами скоро поймете.
— А зачем это вы нас пугаете? — говорит Неформал. Он постригся и снял серьги. — Мы газеты читаем и телевизор смотрим. Ситуация меняется: разрядка напряженности, перестройка, демократизация, а вы нам про каких-то врагов. Нету сейчас больше врагов.
Все смотрят на Неформала, а Сухая нервно кусает свои синие губы.
— Видимо, в той школе, в которой ты учился, Иванов, идеологическая работа была поставлена не на высшем уровне, вот ты и напитался всякой антисоветской пропагандой. Враги у нас есть и будут всегда, потому что мы — первое коммунистическое государство в мире. Только когда во всем мире будет построен коммунизм…
Неформал хохочет. Смотрит прямо на нее и хохочет.
— Вон из класса, — говорит Сухая.
Он берет сумку и выходит. На роже у Сухой красные пятна, и она задыхается.
— Я сейчас, — говорит она и выходит.
— Заебись он ей, — говорит Вэк. — А представьте, если б Сухая счас взяла и подохла. Интересно, Неформала бы судили?
— А за что его судить? — спрашиваю я.
— Ну не знаю…
— Что, может, надо его отпиздить? — поворачивается с первой парты Бык.
— На хера? Ну, поучили мы его прошлый раз, а что мы с этого имели? Сухая все равно «неуды» поставила. Пошла она на хуй, дура.
— Э, иди сюда скорей, — зовет меня Вэк, когда я подхожу к остановке. За ларьком с талонами и проездными стоят Бык, Клок, еще пара пацанов с района — Кузя и Зеня, а в середине круга — ебанутый Леша. Он когда-то учился в нашей школе, когда я был классе в первом или во втором. Он уже тогда был выше всех в своем классе, а сейчас вообще под метр девяносто.
