ногой по яйцам. Неформал приседает, и Вэк добавляет ему в нос.
— Ты что, вообще нюх потерял — на своих пацанов заебываться? Еще раз увидим со всем этим делом — яйца оторвем. Понял?
— Понял.
— А теперь вали отсюда. Вон твой троллейбус. Вэк поворачивается к нам:
— Заебали эти неформалы. В центре видели, сколько их?
— И что, Пионеры их не трогают? — спрашиваю я.
— Нет. Они там все друзья. Пионеров половина сами металлисты. А тебе металл нравится?
— Нет.
— Ну и мне нет. Так что пусть стригется или переезжает на Пионеры жить. Не постригется — сами постригем.
На следующий день я, Бык и Клок приходим в «контору» к Обезьяне. Кроме нас там Гриб и еще несколько пацанов с района. Часов в девять вечера кто-то стучит в дверь.
— Это еще кто? — орет Обезьяна. — Свои все дома.
Он подходит к дверям.
— Кто там?
— Участковый.
Обезьяна открывает, и входит старлей Миша по кличке «Горбатый». Он высокий и все время горбится.
— Добрый вечер, ребята. Как дела?
Никто не отвечает.
— Зря вы так. Я бы на вашем месте повежливее был. Все-таки на моем участке живете. Мало ли что…
— А что случилось? — спрашивает Обезьяна.
— Ничего. А вы думаете, если пришел, значит, обязательно что-то случилось? Я, может быть, просто пришел поговорить с вами.
Горбатый смотрит на штангу, гири.
— Спорт — это хорошо, спорт — это очень хорошо. Занимались бы лучше спортом, с девушками гуляли. Только не так, как с Анохиной. Вы ей, блядь, ноги целовать до конца жизни должны, а то сели бы на полную катушку. Черепкова знаете?
— Черепа? Знаем, конечно, — говорит Вэк. — Ну и что?
— Ничего. У него уже жопа трещит на зоне. Думаешь, там любят тех, кто за изнасилование садится? Вот сядешь ты, и спросят у тебя, какая статья. И ты скажешь — такая-то и такая-то. А они потом спросят — а что это за статья такая? И ты скажешь — изнасилование. И тогда все станет ясно. И будут тебя в жопу без вазелина каждый день ебать. Понятно?
— Понятно. — Вэк говорит это с таким видом, чтобы мент понял: пора валить отсюда, всех уже достал.
— Нет, пацаны, вы поймите…
Все смотрят в пол и ждут, когда он уйдет. Но Горбатый продолжает нести свою херню:
— Я же для вас стараюсь. У меня — все нормально: квартира, жена, детей двое, на «Жигули» стою на очереди. А ведь до армии сам был таким, как вы. Я вырос на Рабочем. Спросите у пацанов постарше. Хотя какие они уже пацаны? Взрослые мужики. Я тоже за Рабочий лазил когда-то. Всякое бывало.
— И поэтому Рабочий всегда пизды получал, — говорит Вэк, и все хохочут.
Горбатый махает рукой.
— Поймите, пацаны. Я только не хочу, чтобы вы по дурости сели.
— Не надо за нас волноваться. Не маленькие уже, — говорит Обезьяна. — Мамкину сиську не сосем, и папкин хуй тоже.
— А ты за всех не отвечай. Мы на тебя скоро уголовное дело заведем. Во-первых, за тунеядство. Во- вторых, за уклонение от армии. С тобой все уже ясно. Тебе дорога одна — в зону. А они — еще пацаны. И не надо их сводить.
— А нас никто не сводит. Ты нас не лечи. Понял? — говорит Вэк.
— А ты мне не тыкай. Счас переебу палкой — потыкаешь.
Горбатый хмуро смотрит на нас. Видно, что мы его допекли.
— Ну ладно. Смотрите сами. Мое дело предупредить.
Он выходит.
Бухаем с Быком у него дома. Уже вставило, и хочется пойти поискать приключений на свою жопу.
— Пошли к Гулькиной, — говорит Бык. Ничего поинтереснее своими тупыми мозгами он при думать не может.
