— Это кто выебывается?
— Так что, может быть, возьмешь в рот?
— Нет.
— Ну, как хочешь.
— Ладно, я пошла. Спасибо за угощение.
— Тебя проводить?
— Не надо. Дорогу до остановки найдешь?
— Найду.
— Ну, пока.
— Пока.
Троллейбус набит народом. Сзади столпились одни мужики-работяги, и от них воняет дешевыми сигаретами и чесноком. Я еду на УПК во вторую смену, опаздываю.
В давке кто-то дотрагивается до моей жопы, или мне просто кажется — не знаю. Насрать. Продолжаю смотреть в окно. Снова кто-то рукой проводит по жопе, но, может быть, случайно: троллейбус трясет, и все толкают друг друга.
На всякий случай поворачиваюсь. Мужики как мужики. Хуй проссышь.
Выхожу на площади Ленина. Меня догоняет какой-то низкорослый лысый урод с портфелем под мышкой. Он стоял в троллейбусе недалеко от меня.
— Что тебе надо? — спрашиваю я.
Он что-то шепчет, но я ни хера не могу разобрать.
— Что?
Он тянется к уху и шепчет:
— Как насчет того, чтобы пойти в подъезд и быстро-быстро?
Изо рта у него воняет, как будто ему туда на-срали.
— Быстро-быстро что?
— Ну как, что? Это самое.
— Валил бы ты лучше отсюда.
— Тебе что, спермы жалко?
— Мне тебя, дурака, жалко.
Я резко останавливаюсь и бью ему ногой по печени. Он падает. Портфель выпадает из рук и раскрывается. Оттуда сыплются какие-то чертежи. Я даю ему ногой в морду, и он садится на жопу.
— Не приебывайся к людям, пидарас сраный.
Поворачиваюсь и иду к УПК.
Сбор сегодня небольшой — человек пятнадцать. Из наших — я, Вэк и Клок. Залазим в троллейбус, закуриваем. На последнем сиденье — Синицкая с каким-то старым дядькой — наверное, муж. Она у меня больше ничего не ведет, и я с ней не здороваюсь.
— Ребята, вы что, не знаете, что в троллейбусе не курят? Ну-ка, потушите сигареты. И это еще мои бывшие ученики — учила их когда-то основам Советского государства и права.
Вэк смотрит на нее и громко, на весь троллейбус, говорит:
— Пошла на хуй, дура.
Мы хохочем, Синицкая надувается, как жаба, и что-то бурчит мужу на ухо. Потом опять смотрит на нас.
— Мы их воспитываем, учим уму-разуму, а они вот так.
— Да не пизди ты, дура, — говорит Вэк. — А то счас насуем по ебальнику. Лечит она нас.
— Ты бы выбирал выражения, — говорит муж.
— Счас тебе выберу. — Вэк подходит к нему и несколько раз несильно бьет по морде.
По роже Синицкой видно, что она соссала. А зачем людям мозги ебать? Мало того что в школе, так еще и здесь. Она что-то шепчет мужу на ухо.
— Сиди, некуда выходить, — отвечает он громко. — Выйдем, а они — за нами. Научила, блядь, на свою голову.
Она молчит. Мы отворачиваемся: Синицкая со своим дедом нам больше не нужны. Они выходят на площади Фрунзе.
— Смотри, — говорю я Клоку. — Синицкая обоссалась со страху.
На сиденье, с которого она встала — мокрое пятно.
Сбор получается херовым. Нас пиздят Космонавты: их человек тридцать, если не больше. Мне разбивают губу и ставят два «финика» под глазом. По дороге назад со злости даем пизды в троллейбусе двум пацанам не с нашего района: они за каким-то интересом ехали на Рабочий — к другу или к бабам, хер
