трахаться, спешат домой.
У остальных вариантов немного, разве что пляж.
Проходит уже много времени, а ее все нет. Подхожу к двери и тихонько стучу — ни хера. Дергаю за дверь, потом стучу громче — по-прежнему глухо, как в танке. Вспоминаю, что не спросил, как ее зовут. Нет, спросил, и она сказала, но я сразу забыл. А может, не говорила. Не помню. Зря, конечно, она так. Ну ладно. Хуй с ней. Иду в бар, выпиваю еще водки с соком и иду в каморку спать.
Просыпаюсь часов в двенадцать дня, жру остатки хлеба и помидоров и снова ложусь.
Снова бар, снова какая-то подружка за одним столиком со мной. Нет, такого кидалова со мной больше не будет. Хватит. Ее зовут Инна. Приехала с сестрой. Младшей. Пьем в баре, потом танцуем на дискотеке. Потом снова пьем в баре. А потом сидим на пляже с трехлитровой банкой вина, по очереди отпиваем из нее, а между глотками целуемся.
— Тебе здесь нравится? — спрашивает она.
— Не знаю. Нравится, наверное. Нормально. А, в общем, какая разница?
— Никакой.
— А тебе нравится?
— Никакой.
— Что никакой?
— Он никакой.
— Кто?
— Пацан.
И она показывает пальцем на какого-то пацана. Он стоит на коленях и тошнит, потом подходит к торчащему из земли кранику с водой, откручивает его, пьет, отворачивается и снова тошнит.
Холодает. Надо вставать и идти куда-нибудь, но встать с первой попытки не получается: мы слишком напились. Кое-как доползаем до дома, где она снимает комнату: это ближе, чем идти ко мне. Я включаю свет, ее сестра просыпается и злобно смотрит на нас.
— Инка, ты заколебала. Зачем свет включать?
— Заткнись, а то укушу тебя, — говорю я, и она замолкает.
Спим до обеда, потом начинаем ебаться. Сколько дней я не ебался? По-моему, много. В самой середине процесса малая приходит с пляжа и ложится на свою кровать, как будто все так и должно быть. Мне хочется бросить в нее стулом, но сначала надо кончить. Малая не смотрит на нас, повернулась лицом к стене. Я кончаю.
— Малая, сходи купи нам вина, — говорит ей Инка. — А на сдачу — фруктов себе каких-нибудь или мороженого, или чего ты там хочешь.
Она встает и уходит. Мы ебемся еще раз, потом малая приносит вино и ставит на стол. Поднимает с пола женские трусы.
— Что разбрасываешь по комнате?
— А это не мои. Мои на мне. — Она задирает одеяло. На ней мои плавки. Все хохочем.
— Тебе сколько лет, малая? — спрашиваю я.
— Тринадцать.
— Хочешь с нами поебаться? Групповуху?
Инка хохочет. Малая берет со стола огрызок яблока и кидает в меня. Мимо. Мы с Инкой выпиваем вино и спим до вечера. Я встаю, одеваюсь и иду к морю. Надо искупаться: не помню уже, когда купался. Крым.
Сбрасываю шмотки. Плавки свои надеть забыл — и насрать. На меня с отвращением смотрят две толстые тетки с крашеными грязно-красными волосами, в мятых облезлых халатах.
Захожу в воду — кайф. Плаваю, как охуевший ребенок. Когда выхожу, уже темно. Одеваюсь. Подходит какой-то мужик.
— Я извиняюсь. Вы здесь девочку такую молоденькую не видели? В голубом платье? Дочка моя.
— Нет, не видел.
Никакая она тебе не дочка, педофил ты сраный, а если и дочка, то сбежала от тебя на хер, потому что ты толстый и тупой. Залезь в море и утопись, придурок.
Неделя пролетает, как один день. Днем пьем и ебемся с Инкой, а вечером купаемся в море или идем на дискотеку. Малая нас ненавидит, но терпит: мы ее кормим, потому что у нее нет своих бабок.
Сегодня они уезжают. Я провожаю их на электричку. На платформе толпа загорелого однообразного народа с чемоданами, рюкзаками и сумками. Некоторые волокут гитары или магнитофоны-'мыльницы'. Темнеет, под лампой фонаря вьется мошкара. Инка пишет мне на пачке сигарет свой телефон. Мы целуемся, я даю шутливого щелбана малой, и они залезают в вагон. Достаю из пачки сигарету: последняя. Рассматриваю каракули Инкиного почерка, потом забрасываю пустую пачку в кусты. Иду домой спать.
*** — Нормально, но скучно. — Ну, жить вообще скучно. — Пожалуй, что так и есть. Больше сказать нечего.
Сегодня мой последний день. Я с утра на пляже. Подкатываюсь от нечего делать к какой-то подружке. Она загорает на махровом полотенце, закрыв лицо книжкой Чейза. Я читал ее лет пять назад.
