— Девушка, извините, с вами можно познакомиться?
Она смотрит на меня, как будто я ее разбудил от какого-то кайфового сна, кривит носом и говорит:
— Нельзя.
Ее подруга рядом хохочет.
— Вечером ты по-другому с мужиками разговариваешь.
Я отсаживаюсь от них к другой девушке.
Она прыщавая и толстая, читает здоровенный том Ницше.
— Интересно? — спрашиваю у нее.
— В общем, да.
— Давно приехала?
— Три дня.
— А я сегодня уезжаю.
— Ну и как, понравилось?
— Да. А тебе?
Вечер. Стою с рюкзаком в тамбуре электрички. Прошу у какого-то мужика сигарету: свои купить не на что, деньги все кончились. Уезжать влом. Крым, все-таки.
Колхоз
Мы с Андрюхой лежим в траве за машинным двором и смотрим на облака. Кайф. Последний кайф лета перед скучищей учебы и повседневности. Когда Гриша — алкаш, к которому нас определили на машинный двор, — зовет нас, притворяемся, что не слышим. Пошел он в жопу вместе со сраным государством, которое загнало нас, студентов, в мудацкий колхоз в какой-то дыре, где делать нечего и в магазине пусто.
Шесть часов. Рабочий день кончился, и мы идем за бухлом к бабке Вере-самогонщице. Покупаем у нее две бутылки, потом буханку хлеба в магазине. Там кроме хлеба есть только мука, соль, спички и крупы. Молоко завозят раз в неделю, а всего остального не бывает вообще, нужно в район ехать. Стакан у нас есть: Андрюха спиздил его в столовой.
Бухаем за деревней. Погода хорошая, не холодно. Сидим, прислонившись к стогу сена. В стогу что-то шуршит, наверное, крысы, ну и хуй на них.
Над полем заходит солнце, освещая панораму — ржавые силосные башни, сгнившие коровники и убогие покосившиеся дома. И скелеты комбайнов на машинном дворе. И дом председателя, двухэтажный, с балконом, А сам председатель сейчас стоит возле своего УАЗа и болтает с двумя местными блядюгами, одна слегка горбатая, а вторая — ничего, работает в правлении секретаршей. Потом они уходят, а председатель садится в машину и куда-то сваливает.
— Перестройка, не перестройка — все однохуйственно: кругом только херня и блядство, — говорит Андрюха. Он любит пиздеть про всякую политику, а я все это слушаю, но политика мне до жопы.
— Люди в таких вот задроченных колхозах всегда в жопе будут, понимаешь? — Он смотрит на меня.
— Да, понимаю. Ну и пусть, мне их не жалко, сами козлы.
Самогонка, хоть и сивая, как малофья, дает в голову.
— Блядь, хоть бы сала какого, а то хлеб — ну что это за закуска? — говорю я.
— Где ты сало возьмешь, будешь, что ли, в каждый дом соваться — продайте сало? А в столовую идти — ебал я в рот. От этой жратвы меня уже тошнит. Пошли в клуб на дискотеку. Утром пацаны говорили, что сегодня в клубе дискотека.
— Какая, на хуй, дискотека? Для кого? Я тут вообще никого еще не видел, кроме этих двух блядей и Васи-мудака.
Вася — здешний герой. Старый уже мужик — лет, может быть, двадцать восемь или тридцать, ходит по вечерам, прибарахлившись, — в туфлях года семьдесят пятого, на каблуках, и в наглаженных брюках — с двойными «стрелками». К нашим бабам цеплялся, но они его послали на хер.
— Ну, говорят, еще «камазники» есть — армяне, которые там дорогу строят, на КамАЗах работают.
— На хера им дискотека?
— Откуда я знаю?
Допиваем и прем к клубу. У входа тусуются несколько чуваков с нашего потока. Все в телогрейках и шапках — холодно им, бля.
— Что, будет дискотека? — спрашивает Андрюха.
— А где вы уже бухнули? — отвечает высокий прыщавый пацан — строит из себя делового.
— Да тут рядом. Так что там насчет дискотеки?
— Наверное, будет. Тут какие-то гондоны под ходили — человек пять, и Вася-пидор бегал. Они с ним что-то про дискотеку базарили.
Откуда-то вылазит Вася. В пиджаке и светло-зеленой рубашке со старомодным воротником. Смотрит на нас.
— Хули вы шапки понадевали? По ебалу получать шапка не поможет.
