-- Это в ы все говорите глупость, -- уточнил Митя с холодком нового бесстрашия (колючий шарик снова чуть шевельнулся).
Завуч Галина Валерьевна хлопнула по лаковому столу.
-- Мальчишка!
'Смешно. Конечно, мальчишка. Вот обругала...'
Директриса слегка порозовела.
-- Зайцев, вы переходите границы. Выбирайте слова.
-- А как их выбирать? Думаете, легко? Вы поставьте себя на мое место и попробуйте... когда все на одного.
В глазах щипало. Но не от слез. От яркого света. Позади стола было большущее, во всю стену, окно. За ним сияло безоблачное бабье лето. После двух недель сентябрьского ненастья оно было как чудо. Как подарок. Жить бы да радоваться!
Педсовет на фоне окна смотрелся силуэтами, лиц почти не разглядеть. Будто темное многоголовое существо. А он, Митя, как Иван-царевич перед Горынычем. Только без меча и кольчуги.
'Ну, давай, давай, пожалей себя...'
'Я не жалею. Просто... надоело уже'.
Двадцатипятилетний 'географ' Максим Даниилович (именно Дани,илович, а не Данилович) сообщил с веселой снисходительностью:
-- Нам незачем ставить с е б я на т в о е место. Мы не претендуем на роль террористов.
-- Ну и я... не претендую.
-- Вот и молодец, -- непонятно отозвался Максим Даниилович. Отвернулся и погладил славянскую бородку. На фоне окна бородка эта казалась черной, а на самом деле была русая. Из-за нее, да еще из-за отчества, географа прозвали 'Князь Даниил Галицкий'. Девицы-старшеклассницы сохли по нему. Ходили слухи, что и он к некоторым неравнодушен.
-- Это становится скучно, -- заявила похожая на манекенщицу Яна Леонтьевна, преподавательница музыки. (Она пришла в лицей только в этом году, и все знали, что Князь 'положил на нее глаз'). -- Сколько можно тянуть одну ноту? И где Лидия Константиновна? По-моему, это ее обязанность: выколачивать призгнания из своих питомцев.
Директорша Кира Евгеньевна поморщилась:
-- Я отпустила Лидию Константиновну на три дня в Затомск, на свадьбу внучки. И это хорошо. Она просто слегла бы, узнав о случившемся... Впрочем, сляжет еще. В ее-то возрасте...
Остальные молчали. Знали, что от классной руководительницы седьмого 'Л' в таких делах толку мало. Словесник она неплохой, но с классом еле справляется и, судя по всему, 'тянет' в лицее последний год.
-- Ведь вроде бы неглупый человек, -- вступила опять Галина Валерьевна, 'старший завуч'. Она была худа, похожа на д'Артаньяна в платье, и силуэт ее торчал выше остальных. -- Да, не глуп. Шестой класс закончил без троек. А понять простой вещи не может... Почему, Зайцев?
-- Что? -- сказал Митя.
-- То, что своим запирательством ты у-су-губ-ляешь вину.
-- Какую вину? -- сказал Митя. Он смотрел на верхушки кленов за окном. Зеленых листьев на них было еще больше, чем желтых. И лишь одна верхушка пожелтела почему-то вся, горела лимонным пламенем.
Галина Валерьевна снова опустила на стол мушкетерскую длань.
-- Твою вину, Зайцев! Т в о ю! Ту, про которую знают все! Есть свидетели!
-- Кто?
-- Да хотя бы этот... клоун с фотографии! Твой неразлучный и давний дружок! Вот этот! Вот!.. -- Она двинула по скользкому столу газету. Недавний номер 'Гусиного пера'. В столе отражалось окно и газету было не разглядеть. Но Митя и так понимал, ч т о на газетной странице. Фотография. Та, где он сыплет из ведра картошку, а Елька встал на руки и машет в воздухе ногами (с одной слетела кроссовка).
2
Вовсе не были они давними друзьями. Их настоящее знакомство началось всего-то месяц назад, когда в семье Зайцевых опять случился 'конфликт отцов и детей'.
Это образованная мама так печально именовала Митины споры с родителями. Образованный папа выражался короче: 'Ну, началось'. После чего вспоминал иногда, что он мужчина и у него есть ремень.
В то ясное утро августа 'началось' из-за тетради. Из-за французской. Митя увидел ее в магазине 'Деловые люди' и обомлел от восхищения. Тетрадка была в переплете из искусственной кожи с оттиснутым на нем средневековом замком и рыцарскими гербами, с лощеной бумагой, толстая, листов сто пятьдесят. Сразу же стало ясно: если писать в такой тетради черной капиллярной ручкой повесть 'Корсары Зеленых морей' (которую он задумал в июле), она, эта повесть, потечет сама собой. Как вода из крана.
Но тетрадь стоила тридцать два рубля (да еще ручка семь с полтиной). Мама сказала, что это сумасшествие. За такие деньги можно купить семь нормальных общих тетрадей.
-- Но мне же не надо же семь! Мне надо одну! Э т у!
-- Пожалуйста, не устраивай истерику! Папе выдали зарплату только за май. А моя -- курам на смех. Ты это прекрасно знаешь.
Митя знал. Но...
-- Я же не мотоцикл у вас прошу! Даже не роликовые коньки! И не дурацкий сидеромный диск с компьютерными стрелялками! Одну-единственную тетрадку! Жалко для родного сына, да?
-- Ну, началось! -- Папа принял, было, грозный вид, но вспомнил, что у него сегодня масса редакторских дел и надо с утра беречь нервы.
-- Между прочим, -- ровным голосом сказал он, -- многие современные литераторы пишут книги на компьютерах.
-- Вы же меня к нему не подпускаете, к вашему компьютеру!
-- Это по вечерам, -- напомнила мама. -- А днем он свободен. Но ты, по-моему, не очень-то к нему рвешься. Нормальных детей не оттащишь от монитора за уши, а ты...
-- Ага! А если бы я к нему липнул, вы бы сразу: 'Почему ты только и знаешь торчать у компьютера и ничего не читаешь'!
-- Все хорошо в меру, -- уклончиво сказал папа. Он почуял в словах сына логику. А логику папа ценил. Потому что он был редактором научного бюллетеня в Институте физики металлов. -- Чрезмерное увлечение компьютерными играми вредно, но для творческой работы компьютер незаменим.
-- На нем пишут всякие халтурщики!
-- По-твоему, я халтурщик?
-- Ну, чего ты меня ловишь на слове! Я не про тебя! Ты же пишешь металлургические статьи, это же совсем же другое дело, это наука и техника! А нормальные книжки на компьютерах не сочиняют! Только всякие боевики, где внутри лужи крови, а на корочках голые тетки с пистолетами...
-- Дмитрий! -- Это мама.
-- Ну, что 'Дмитрий'! Не я же их там рисую!
-- Ты мог бы поменьше смотреть на такие корочки.
-- А я вообще не смотрю! Больно надо! Что вы меня сбиваете! Я про тетрадку , а вы про голых теток!
-- Это ты про них, -- сдержанно заметил папа. -- У тебя нездоровая фантазия.
-- Это у вас нездоровая! А у меня здоровая! Я хочу про летние приключения писать, а не... про это. А на компьютере я не могу! Когда придумываешь, в голове шевелятся всякие мысленные находки и передаются пальцам, как живые. И пальцы пишут!.. Папа, ну скажи! Твой любимый Булгаков мог бы написать 'Мастера и Маргариту' на компьютере.
-- Ты еще не Булгаков, -- сообщила мама очевидную истину.
Папа -- худой, почти двухметровый, стоял, согнувшись в дверном проеме и вжимался в косяк поясницей (наверно, опять болела). Он поскреб щетину на подбородке (бриться папа не любил).
-- Видишь ли, уровень техники при Булгакове был совсем иной, и смешно утверждать, что...
-- Смешно утверждать, что на творчество может влиять качество бумаги или внешний вид тетрадной обложки, -- перехватила разговор мама. -Александр Грин писал великолепные романы в старых конторских книгах.
