чуть перекосило, но это, видимо, неизбежно…
Я, конечно, ничего не понял и виновато спросил:
— Развязать?
— Ни в коем случае! Конфигурацию надо сохранить… Возможно, это не случайно… Сделай вот что. Открой верхний пустой ящик своего стола. Осторожно положи меня туда. Запри на ключ. Ключ никому не давай…
Я почему-то ослабел от непонятных предчувствий. Выполнил все беспрекословно. И опасливо спросил у Синего Треугольника (вернее, у блестящего замка на ящике, в котором Треугольник был заперт):
— А теперь что?
Он ответил отчетливо, но непонятно:
— Больше ничего. Живи…
Я не решился переспрашивать. Был поздний вечер, лампа не горела, за окном, над крышами и тополями, светился июльский закат. Створки были открыты. Даже сюда, на пятый этаж, долетал запах бензина и нагретого асфальта.
Почему-то я чувствовал себя как набедокуривший мальчишка, который спешит улечься в постель, чтобы никто не догадался о его проделке. И я улегся. И спал всю ночь без снов. А проснувшись, сразу посмотрел на ящик стола. Замочек на нем искрился.
— Треугольник… — неуверенно позвал я. Он отозвался недовольно и сонливо:
— Чего тебе? Я ведь сказал: живи… А про меня считай, что я улетел… к себе…
— Насовсем? — печально спросил я.
— Насовсем ничего не бывает, — назидательно ответствовал он. — А пока не мешай…
Что мне было делать? Оделся, побрился… Стал думать: какие самые неотложные дела. И понял — не знаю. То есть были они, дела-то, но ни за одно браться чудовищно не хотелось. Все казалось нудным, бесполезным и скучным до тошноты. Видимо, я зашел в какой-то тупик. Захотелось сделаться маленьким и пожаловаться маме. Это было невозможно. Однако искорка памяти о времени, когда был пацаненком, не угасла. Сделалась даже ярче. Побежала, провела меня по улицам города, где я жил в свою школьную пору.
Так все ясно и тепло вспомнилось. И если уж нельзя полностью вернуться в школьные годы, то оказаться в местах своего детства — дело вполне доступное. Особенно если не занят работой, а в бумажнике есть кое-какая сумма…
Ну, сумма-то есть, а в том городе, в Малогде, — что? Никого и ничего. Ни друзей, ни близких знакомых. Всех жизнь раскидала по разным краям.
Неужели всех? Память услужливо подсказала: «Помнишь, три года назад к тебе в редакцию заходил Альберт Гавриков, который когда-то учился в параллельном классе? Ты в «Б», а он в «А». Вы были в редколлегии школьной газеты. Конечно, не друзья, но все-таки… Он был здесь проездом, посидел в редакции всего полчаса, но все же кое-что вспомнили по-доброму, выпили по бутылке пива, и он оставил свой телефон…»
Где он, телефон-то? Разве найдешь теперь?
— В старой записной книжке, в тумбочке под телевизором, — сонно сказал из ящика Синий Треугольник.
Я нашел эту книжку — пухлую, потрепанную, стянутую тонкой резинкой. Когда я сдернул резинку, из книжки посыпались поблекшие автобусные билеты (со счастливыми номерами), какие-то квитанции и чьи-то забытые визитные карточки. Телефон Альберта я тоже нашел. Только не на «Г», а на «Т» — «Тавриков». 55–00–71. И код Малогды, состоящий в основном из двоек.
Я почему-то заволновался (глупо, не правда ли?). Набрал на своем кнопочном аппарате все цифры. Противный девичий голос (так и представилась капризная красотка с маникюром) начал злорадно повторять: «Неправильно набран номер… Неправильно набран номер… Неправильно наб…»
Я досадливо брякнул трубку. Кажется, начиналась телефонная абракадабра из моих многочисленных снов, когда надо срочно куда-то дозвониться (маме, друзьям или в Гавану — другу детства Сашке Метёлкину, — а связь срывается, срывается…).
— Уточни в справочном, — лениво и досадливо посоветовал из ящика Синий Треугольник.
Я дозвонился сперва до справочного междугородной АТС, потом до справочного Малогды. Оказалось, что теперь там семизначные телефоны, начинаются с двойки. Я начал опять набирать цифру за цифрой. Было занято, занято… Утро за окнами превратилось в полдень — какой-то странный, зеленоватый, будто над улицей сгустилась тропическая листва. В прихожей прошлепал по половицам своими «лёпами» Травяной Заяц и с любопытством глянул на меня в дверную щель. И когда глянул, телефон отозвался наконец длинными гудками. А затем и полузнакомым мужским голосом Гаврикова (или Таврикова):
— Слушаю вас…
— Извините… это Альберт?
— Я…
— А я… — и назвал себя. — Помнишь, ты как-то заходил ко мне в редакцию, года три назад…
Голос разом изменился:
— Славка!.. Что значит «помнишь»!.. Ты откуда звонишь? От себя или к нам пожаловал?
— Пока от себя… Но хотел пожаловать на пару дней. И такой вопрос: можно заскочить к тебе? Это на первые два-три часа. Конечно, я устроюсь в гостинице, но сперва надо осмотреться…
Я не услышал, а скорее просто ощутил, как Альберт на том конце связи поскучнел:
— Конечно, старик. О чем разговор… Только…
— Ну, если это неудобно, то извини. Я понимаю…
— При чем тут неудобно! Просто сегодня вечером я с супругой и дочкой отбываю в Сочи… Ох как все это досадно… Но послушай… У тебя билет уже есть?
— Пока нет…
— Тогда вот что. Купи сегодня билет и до семи вечера позвони мне. Скажешь номер поезда и вагона. Я договорюсь, что тебя встретит мой племянник, даст тебе ключ. Увидеться мы уже не успеем, но квартира и холодильник будут в твоем распоряжении. А то в гостиницах-то цены сейчас ого-го… Лады?
— Лады, — сказал я со смесью досады и благодарности. Все-таки школьное товарищество — вещь добрая и крепкая…
Купить билет было непросто — отпускной сезон. Я, размахивая газетным удостоверением (Долгопень забыла его отобрать), пробился к начальнику касс. Излил на него бурную историю о срочной корреспондентской командировке. Измученный начальник сказал, что есть билеты только в вагон СВ, с двухместными купе. Цена была почти как на самолет, но я махнул рукой: ради поездки в родные места можно себе позволить…
Потом я опять позвонил Альберту. Того не было дома, ответила его жена — дама с бархатистым голосом. Она была в курсе, но отнюдь не в восторге от неожиданного квартиранта. И не проявила излишней деликатности:— Надеюсь, вы будете аккуратны с газовой плитой. И с холодильником. То есть в отношении его содержимого проявите «щадящий режим»…
— Да что вы! Я в него даже не загляну!… И вообще… Если я… как говорится, не ко двору, то…
— Ладно, ладно, — смягчилась она. — Не обижайтесь… Поезд приходит утром? Я все передам Альберту, вас встретят… — И хлоп! Короткие гудки…
Ну и ладно. Могу ведь и в гостиницу… Интересно, а кто встретит-то?
Я начал собирать чемодан. Спросил у Треугольника:
— Взять тебя с собой?
— Еще чего… — буркнул он из ящика (разумеется, телепатически).
— А что ты будешь тут делать один?
— Что значит «один»? — хмыкнул он. — Впрочем, оставь ключ от ящика.
— Кому? Соседке, что ли?
— Травяному Зайцу…
— И Песчаному? — ехидно подыграл я.
— И Песчаному…
— Где же я его найду? Он прячется по сусекам…
