словно разбирал мою подпись по слогам. И вдруг сказал деловито:
— Ага, и вправду это вы… Тогда что? Идем?
— Куда? — слегка опешил я.
— Ну, вы же просили, чтобы вас встретили. Вот…
— Постой! Так, значит, ты племянник Альберта… — Я вдруг сообразил, что не знаю отчества давнего приятеля. — Альберта Таврикова?
— Ага… Гаврикова.
— Вот оно что!
Мне почему-то казалось, что племянник Альберта — юноша студенческого возраста, а тут этакий сверчок. Лет десяти на вид. Ну, самое большее одиннадцати. Значит, кроме него некому было исполнить важную миссию встречи. Ну и на том спасибо…
— А как тебя зовут-то… племянник? Он сказал с прежней сипловатостью:
— Ерофей.
— Ого…
— Почему «ого»? — спросил он подозрительно.
— Солидное имя. В давние времена был казак Ерофей Хабаров, открыватель Сибири. В честь его — город Хабаровск.
Щуплый Ерофей хмыкнул.
— Да знаю я… Есть еще станция Ерофей Павлович. Только я тут ни при чем…
— Понятно… Так тебя и звать — Ерофеем? Или есть еще какое-то имя? Так сказать, для домашнего пользования?
Он шевельнул уголком рта (вроде улыбки), провел тыльной стороной ладони под носом.
— Можно Ерошка…
Имя Ерошка ему подходило. Его растрепанной пыльной одежонке, кедам без шнурков и простецкому скуластому лицу со вздернутым носом, обветренными губами и коротенькими насупленными бровями. Единственное, что не вписывалось в портрет, — это волосы. Ерошке полагается быть кудлатым, а у этого — прическа аккуратного английского школьника. Пряди пепельно-песчаного цвета были тщательно расчесаны на косой пробор. Слева лежали на виске коротким крылышком, справа накрывали голову широким гладким крылом, край которого чуть загибался над ухом. Я подумал, что, может быть, Ерошку специально приукрасили так перед встречей незнакомого гостя.
Он словно прочитал мои мысли. Сердито лизнул ладонь и провел ею по волосам. Глянул исподлобья:
— Ну что? Идем?
— Идем! — Я с готовностью подхватил чемодан. И понял, что почему-то слегка робею перед этим насупленным пацаненком. Словно незнакомый Ерошка знал про меня больше, чем следует.
Он пошел впереди, и тонкая трикотажная кофта колыхалась на нем, как обвисший флаг на древке. На спине тоже была желтая надпись «CICIMORA» («кикимора» или «цицимора»?), но уже без зеленого существа.
Не оглядываясь, Ерошка вдруг сказал:
— А можно я буду говорить вам «дядя Слава»? А то с отчеством слишком длинно.
— Пожалуйста! — я даже обрадовался. Такое родственное обращение могло способствовать налаживанию отношений. Ерошка тряхнул головой (отчего прическа слегка растрепалась). Оглянулся. Теперь он улыбался. Блестели крупные и желтоватые (видать, давно не чищенные) зубы. И в глазах искорки. Он задержал шаг и пошел рядом. Взялся за ручку чемодана:
— Давай… то есть давайте я помогу.
— Да что ты, он не тяжелый…
С вокзала мы вышли на Станционную улицу. Знакомые двухэтажные дома с чугунными балконами, булыжная мостовая. Тротуары из гранитных плит и такие же гранитные столбики с железными кольцами. Лет сто назад к ним привязывали извозчичьих лошадей. Роняли редкий пух знакомые высокие тополя.
— Далеко идти?
— Не очень, на Кольцовскую. Ты… вы разве не помните? Я дипломатично промолчал. Потому что не помнил. То есть я представлял, где Кольцовская, но не помнил, где там дом Альберта. Кажется, я даже и не бывал у него никогда…
Ерошка вел меня старыми переулками. У заборов было много одуванчиков. Некоторые еще желтели, но большинство стояло с пушистыми головками. Ерошка сорвал один, дунул. Быстро глянул на меня. Я одобрительно улыбнулся. Над заборами белела новая колокольня с блестящим крестом и желто-медными, еще не потускневшими колоколами. Я понял, что недавно ее вновь построили над Никольской церковью, которая во времена моего детства была просто домом с куполообразной крышей (в нем находилась контора «Загот-зерно»). Мы миновали овражек с деревянными лесенками на заросших полынью и белоцветом берегах. По дну овражка журчал среди осоки мелкий ручей. Я перешел его по камушкам, а Ерошка просто так — отчего кеды его набухли и теперь пузырчато чавкали.
— Зачем ноги-то промочил, — сказал я тоном ворчливого дядюшки.
— Подумаешь. Высохнут…
— А почему ты ходишь без шнурков? Неловко же, хлюпают…
— А они и со шнурками хлюпают. Потому что лёпы…
— Что-что? — я даже слегка испугался.
— Ну,
— Ты откуда знаешь про Зайца?
Он быстро глянул на меня сбоку и снизу вверх. Серо-зелеными хитрыми глазами.
— А что такого? Многие знают про Травяного и Песчаного Зайца…. Только мало кто видел.
— А ты… видел?
Ерошка опять непонятно хихикнул и оглянулся. Словно хотел проверить: нет ли Зайца в ближних травяных зарослях.
«Ерошка, ты кто?» — чуть не сказал я. Но тут мы из прохода между глухими заборами вывернули на Кольцовскую. Улица была такая же заросшая, как ближние переулки. Знакомая. Она вела от маленькой площади с водонапорной башней к рынку. По ней я бегал со своей улицы Грибоедова в школу.
Мы прошли под тополями к могучим кривым воротам, которые благодаря обветшавшему орнаменту на створках и жестяным верхушкам-теремкам на столбах вполне могли считаться памятником деревянного зодчества. Ерошка щуплым плечом нажал скрипучую калитку.
Мы оказались в обширном дворе с густой кленовой порослью. Сквозь нее, у кирпичной стены первого этажа, торчали два крылечка с деревянными столбами и косыми навесами. Ерошка подошел к дощатой двери. На ней висел старинного вида замок — из тех, что называют амбарными. Ерошка из-под ворота фуфайки вытащил ключ на длинном шнурке. Поковырял им в скважине. Шепотом сказал: «Вот скотина». Оглянулся.
— Заело… Попробуйте повернуть, у меня силы мало… Я попробовал. Никакого результата.
— А знаешь… знаете, что! — Ерошка непонятно оживился. — Давайте бросим ваш чемодан в сарайчик! И сразу пойдем. Все равно в доме делать нечего!
Вот тебе на! Я надеялся малость передохнуть. Думал, что, может быть, чаем угостят. И хорошо бы принять душ… Хотя какой душ в этой постройке девятнадцатого века? Дом явно из купеческой эпохи. Кирпичный низ, деревянный верх с карнизами и наличниками из резных узоров и завитков. Все это изрядно покосившееся и поломанное.
Странно, что Альберт обитает в таком непрестижном жилище. При встрече он показался мне преуспевающим бизнесменом.
Ерошка выжидательно топтался рядом.
— Ну… давай, — покорился я обстоятельствам. — А не сопрут чемодан из сарая?
Он, кажется, слегка обиделся:
— Здесь такого сроду не бывало!
На двери утонувшего в зарослях сарайчика был такой же замок, что и на крыльце. Но он послушался Ерошку сразу. В прорезанном тонкими лучами полумраке пахло березовыми дровами. Кто-то копошился в
