- Как вы думаете, хорошо или плохо вы сделали?
- Конечно, плохо, - отвечаем мы.
- А зачем вы это сделали?
Зачем? Не знаем.
- Надо их выгнать из колонии, они все время нарушают дисциплину! - раздаются голоса колонистов.
- Выгнать! - поддерживают другие, в том числе капитан Филька и барон Дри-чи-чи.
- Что ж, и выгоним, - говорит заведующий. - Вот посмотрим на них: если еще что-нибудь натворят, обязательно выгоним.
- Пусть тогда дадут клятву исправиться! - опять кричат колонисты.
Что ж, нам не привыкать, мы охотно даем клятву и колонистам, и воспитателям, и себе. Действительно, не очень хорошо, когда тебя на каждом собрании ругают.
Будем тише воды, ниже травы. Все. Слово - олово.
С собрания возвращаемся совершенно другими людьми. На следующий день нас тоже не слышно, как будто мы не существуем в колонии, а на третий - крик:
- Спасайте, спасайте Петьку Смерча!
Что такое? Что случилось? Выбегаю из спальни, смотрю Петька висит на одной руке на карнизе двухэтажного дома.
- Какой бес затащил его туда? - спрашивают воспитатели.
- А спросите его! - отвечаю я.
Петька висит с парадной стороны здания. Собирается толпа. Охают, ахают, кого-то ругают, кому-то кричат, торопят. А Петька орет, дрыгает ногами и, кажется, сейчас сорвется.
- Лестницу, лестницу скорее! - раздаются крики.
Вот наконец ставят пожарную лестницу, и по ней взбирается сам Василий Иванович. Бедный Петька! Он не ожидал этого. Он перестает орать, брыкаться и смотрит на заведующего, как на подкрадывающегося тигра.
И, когда тот достигает последней перекладины, Петька вскидывает свое туловище на крышу, становится на ноги и бежит наутек. У слухового окна он оборачивается, показывает собравшемуся народу язык и ныряет на чердак. Обиженная публика с бранью расходится. Но от заведующего далеко не убежишь, так или иначе перед ним придется держать ответ.
- Смерч, для чего ты разыграл эту комедию?
- А так просто.
- Ты знаешь, что это называется хулиганством?
- Хулиганством? Тогда я больше не буду.
Заведующий смотрит на него и говорит воспитателям:
- Вы слышали, что он сказал? Вот и возьмите его за рубль двадцать.
Хочется мне быть командиром, пусть небольшим, ну, хотя бы дежурным по столовой. Хочется, чтобы меня слушались и подчинялись. Но меня не только дежурным по столовой - дневальным в спальной комнате ставить боятся. Известно, недисциплинированный.
Я нахожу другой способ командовать людьми. Начинаю врать. Наша колония делилась на две секции, промышленную и сельскохозяйственную. Промышленная секция находилась на окраине города, а сельскохозяйственная - километра на полтора подальше от нее, за лесочком, у деревни Петушково.
днажды во всеуслышание я объявил, что на сельхозсекции загорелись сараи и срочно просят туда пожарную команду. Вернее, я сначала сказал только два слова: сельхоз горит, а потом прибавил: сараи. Эти слова за пять минут подняли всю колонию.
Хорошо быть командиром. Стоит командиру сказать одно слово, и целый полк побежит по его приказу.
О последствиях я не буду рассказывать, обо мне после этого случая и так говорили много.
Или вот еще.
- Ребята, беда, умер заведующий!
- Как! Когда? Ты, наверное, обманываешь, Остужев?
- Вот еще, была нужда мне вас обманывать!
И я начинаю рассказывать, как бился заведующий головой об пол, дрыгал ногами, и так искренне рассказываю, что начинаю верить себе.
Слух о смерти заведующего моментально проносится по колонии. У его дома собирается толпа. Головы у всех повешены, шапки держат в руках, девчата уже пускают слезы. И вдруг открывается дверь, выходит Василий Иванович.
- Ребята, что случилось? - спрашивает он.
Все ошеломлены, не могут сказать слова.
- В чем дело? - переспрашивает заведующий.
Наконец в толпе находится человек с каменным сердцем и говорит:
- Нам сказали, что вы умерли.
- Кто сказал?
- Да Ванятка Остужев.
- Ну, тогда все ясно, расходитесь, ребята, по местам. А ты, Остужев, на два часа останешься в моем кабинете.
И опять меня спрашивают:
- Почему ты такой?
Почему такой? Не знаю.
ТАК БЫ ЖИЛОСЬ НАМ НЕПЛОХО...
Да, так жилось бы нам в колонии и неплохо, если бы мы не угодили в группу воспитательницы, которую звали Три Кости. В нашей колонии двенадцать воспитателей, она самая зловредная из них. Только и слышишь: 'Шухор, идет Три Кости'.
А в ней и правда, наверное, три кости всего: махонькая, щупленькая. У нас в деревне была точно такая соседка. Бабушка, глядя на нее, всегда сожалеючи говорила: 'Видно, не сама она, а бог носит ее душу'.
Только у нашей воспитательницы глаза большие, зырк, зырк ими...
- Остужев, что там прячешь в кармане?
- А ничего, Елена Ивановна.
А она:
- Вынь сейчас же окурок, прожжешь карман.
И как она сквозь штаны могла.углядеть?
А вечером, перед сном, скривит рот - так она улыбалась и скажет:
- Остужев, я тебе сообщу радость.
- Какую?
- Совет отряда постановил: ты должен сегодня вымыть уборную.
- Так ведь не моя очередь.
Она разводит руками.
- Елена Ивановна, так ведь не мой был этот окурок.
И правда, был не мой, один подсунул для выручки...
Она и слушать не хочет. Если бы мне дали право выбирать воспитателей, я бы согласился взять в свою группу любого из двенадцати, только не Три Кости.
Мы с Петькой работаем, как лошади, а Три Кости недовольна.
- Это она потому так измывается над нами, - говорит Петька, - что вдова: вдовы пацанов ненавидят.
Петька все знает.
Ну уж если Три Кости ребятам подсаливает, то и ребята перед ней в долгу не остаются. Один раз взяли да и прибили ее калоши к полу, в другой раз стала одеваться, сует в рукава руки, а они не проходят. Нам смешно, и смеяться нельзя.
Она сняла пальто и говорит, ни на кого не глядя:
