- Фролов.
- Что?
- Ты, кажется, хочешь быть моряком?
- Да.
- А рукава связал женским узлом.
Мы рты разинули. Подошел Сенька Вьюн, он в этом деле толк понимал, и говорит:
- Дрын, - так мы звали Фролова, - ты и правда бабским узлом связал.
- Вот как надо вязать, - и начала разные узлы показывать.
Про такие проделки она никому не рассказывала, и мы язык за зубами держали.
Когда она бывала веселой, мы ее спрашивали:
- Елена Ивановна, все воспитатели хвалят своих воспитанников, а вы нас никогда. Или уж мы и правда чересчур плохие?
- Что же я вас буду хвалить? Пусть лучше вас другие похвалят, это и для вас и для меня будет приятнее.
Мы, конечно, так, из любопытства, домогались, сами знали, что она нас терпеть не может.
В других группах ребятам живется куда лучше нашего. Если кто чего-нибудь натворит, поговорят между собой, и все у них шито-крыто. И воспитатели защищают своих, а у нас... сейчас же всем известно будет. Кто чаще всех помойки чистит? Мы. Кто чаще всех двор подметает? Мы.
Некоторые воспитатели говорят своим ребятам:
- Если будешь филонить и разные кордебалеты устраивать, отправлю тебя к Быстровой (стало быть, к нашей Три Кости), она тебе покажет где раки зимуют.
И правда, то одного филона к нам подсунут, то другого, и группа у нас набралась такая, что рот не разевай! Есть такие здоровенные, что Три Кости, когда стыдит, называет их женихами.
Ну, другие к ней попали за провинность, а мы вчетвером за что?
Когда нас привели и распределяли по группам, заведующий посмотрел на цыганенка и говорит:
- Ишь, какие у тебя глаза быстрые. А это твои товарищи?
- Товарищи, - отвечает Петька.
- Тогда их всех к Быстровой.
Из-за Петькиных глаз теперь мы и страдаем. Заведующий тоже! Мягко стелет, да жестко спать!
Один раз я поставил около дверей ведро на щетку.
Думаю, как откроет дверь Петька, на него и свалится ведро с водой, а вместо него возьми да открой Три Кости. Даже я испугался. А она отряхнулась, взглянула на меня зло своими глазищами и ушла, даже слова не сказала. Добрый человек поругал бы как следует, а эта, видно, зло затаила.
На второй день я ее встречаю и говорю:
- Елена Ивановна, если уж вы на меня сильно обиделись, скажите заведующему, пусть он меня накажет.
- Я скоро обо всех вас буду говорить! - сердито ответила она и слово свое сдержала.
Приходилось ли кому-нибудь видеть ворвавшегося на метле в открытые двери избы беса? Мне прежде тоже не приходилось. Но по бабушкиным сказкам я представляю: волосы у беса должны быть растрепаны, глаза как плошки, рот открыт и дышать он должен, как в жаркую пору собака.
Как-то вечером, точно бес, к нам в спальню влетел цыганенок Петька. Прибежал, пыхтит и слова выговорить не может, рот то открывает, то закрывает, будто в нем вертит горячую галушку.
- Что с тобой? - спрашиваем мы.
- Пацаны, атанда, - наконец выговаривает Петька, - надо скорее смываться из колонии.
- Что случилось?
- Нас хотят взорвать.
- Кто? За что же?
- Три Кости.
Я прищуриваю глаза и представляю махонькую нашу воспитательницу - в ее сухонькой, узкой ручке дымящаяся бомба, какие рисуют на плакатах у толстых буржуев.
- Петька, ты, наверное, врешь?
- Вру? Да пусть меня три раза поразит гром на этом месте, если я вру! Сам собственными ушами слышал.
- Расскажи по порядку, как и где ты слышал, - говорит Володя.
- Где слышал? Прямо у нее на квартире.
- Как ты туда попал?
- Как попал? Сама же она пригласила. Как где ни увидит меня, говорит: 'Ты бы зашел ко мне, Петя, мы бы с тобой поговорили, чайку попили'. Раньше все как-то стеснялся заходить, а сегодня думаю: 'Чего я стесняюсь, пойду чайком живот погрею'. Подхожу к ее двери, слышу из ее комнаты голос заведующего. Заглянул осторожно через окно, а там все воспитатели сидят и о чем-то спорят. Думаю: о чем они спорят? Прислонился к двери, слышу - про нас разговор идет. Три Кости говорит: 'Эту четверку разными беседами и уговорами не переломить, их надо взять методом взрыва. Антон Семенович Макаренко к такой категории беспризорников всегда применяет этот метод'.
- Так она и сказала? - спросил я.
- Прямо уж, верь этому Петьке! - усмехнулся Володя.
- Не верите?! Тогда пойдемте туда, они, наверное, и сейчас про нас говорят.
Мы быстро поднялись с постелей и побежали к дому, где жила Три Кости. Подойдя к флигелю, мы действительно услышали голоса.
- Вот, я вам говорил, что они еще спорят о нас! - припав ухом к двери, шептал Петька.
Я тоже прислонился к окну, стал прислушиваться.
Но там особенно страшного ничего не говорили. Воспитатель Сорока из какой-то тетради вычитывал наши поступки, и затем каждый поступок обсуждали все воспитатели. Наконец Василий Иванович хлопнул ладонью по краю стола и сказал:
- Ну что ж, я согласен с вами, Елена Ивановна, и думаю, четыре намеченных вами взрыва дадут хорошие результаты. Итак, смело берите фитиль, благословляю вас на подвиг.
При этих словах у меня даже рот открылся.
- Что, не правду я говорил? - около моего уха зашептал Петька.
- Ничего, не робейте, ребята, - сказал Володя. - Самое главное - не отрывайтесь от меня, а я бронированный, все будет в порядке.
Теперь мы жили в тревоге. От воспитателей и колонистского начальства держались как можно дальше и подумывали о побеге.
Взрыв произошел внезапно, и он обрушился на Володю Гончарова. Как-то утром Володе вручили письмо, которому он очень удивился, потому что Володя писем никому не посылал. Письмо оказалось от Горького.
Алексей Максимович писал:
'Уважаемый Володя, я твои стихи прочел. Чувствуется, что ты будешь поэтом, но надобно ли будущему советскому поэту писать дешевенькие стихи? Присмотрись-ка, друг Володя, что делается вокруг, какие воздвигаются заводы, какие поля засеваются, с каким усердием работают люди. Ведь только поэт без души может пройти мимо, не воспеть величие наших строек и труд наших людей'.
А в конце Алексей Максимович написал:
'...Я очень жду от тебя ответа и твоих стихов, смелых, жизнерадостных и правдивых'.
Володя был ошеломлен этим письмом. Он подошел к Елене Ивановне, спросил ее:
- Откуда про меня узнал Горький? Как попали к нему мои стихи?
- Я послала, - спокойно ответила Три Кости.
Вечером, встретив Люсю, Володя сказал:
- Ты вот что, Люсенька, больше мои песни не горлань по колонии.
Володя и так редко расставался с книгами, а после письма стал читать еще больше.
- Володя, а взрывы... - говорили мы.
- Взрывайтесь на здоровье, - отвечал он нам, - не мешайте мне. Самому Максиму Горькому готовлю
