Солженицын Александр И
Адлиг Швенкиттен
Солженицын Александр Исаевич
Адлиг Швенкиттен
Односуточная повесть
Памяти майоров Павла Афанасьевича Боева и Владимира Кондратьевича Балуева.
1
В ночь с 25 на 26 января в штабе пушечной бригады стало известно из штаба артиллерии армии, что наш передовой танковый корпус вырвался к балтийскому берегу! И значит: Восточная Пруссия отрезана от Германии!
Отрезана - пока только этим дальним тонким клином, за которым ещё не потянулся шлейф войск всех родов. Но - и прошли ж те времена, когда мы отступали. Отрезана Пруссия! Окружена!
Это уже считайте, товарищи политработники, и окончательная победа. Отразить в боевых листках. Теперь и до Берлина - рукой подать, если и не нам туда заворачивать.
Уже пять дней нашего движения по горящей Пруссии - не было недостатка в праздниках. Как одиннадцать дней назад мы прорвали от наревского расширенного плацдарма - то пяток дней по Польше ещё бои были упорные, - а от прусской границы будто сдёрнули какой-то чудо-занавес: немецкие части отваливались по сторонам - а нам открывалась цельная, изобильная страна, так и плывущая в наши руки. Столпленные каменные дома с крутыми высокими крышами; спаньё на мягком, а то и под пуховиками; в погребах - продуктовые запасы с диковинами закусок и сластей; ещё ж и даровая выпивка, кто найдёт.
И двигались по Пруссии в каком-то полухмельном оживлении, как бы с потерей точности в движениях и мыслях. Ну, после стольких-то лет военных жертв и лишений - когда-то же чуть-чуть и распуститься.
Это чувство заслуженной льготы охватывало всех, и до высоких командиров. А бойцов - того сильней. И - находили. И - пили.
И ещё добавили по случаю окружения Пруссии.
А к утру 26го семеро бригадских шоферов - кто с тягачей, кто с ЗИСов скончались в корчах от метилового спирта. И несколько из расчётов. И несколько - схватились за глаза.
Так начался в бригаде этот день. Слепнущих повезли в госпиталь. А капитан Топлев, с мальчишеским полноватым лицом, едва произведенный из старшего лейтенанта, - постучал в комнату, где спал командир 2го дивизиона майор Боев, - доложить о событии.
Боев всегда спал крепко, но просыпался чутко. В такой постели дивной, да с пышным пуховиком, разрешил он себе снять на эту ночь, теперь натягивал, гимнастёрку, а на ковре стоял в шерстяных носках. На гимнастёрке его было орденов-орденов, удивишься: два Красных Знамени, Александра Невского, Отечественной войны да две Красных Звезды (ещё и с Хасана было, ещё и с финской, а было и третье Красное Знамя, самое последнее, но при ранении оно утерялось или кто-то украл). И так, грудь в металле, он и носил их, не заменяя колодками: приятная эта тяжесть - одна и радость солдату.
Топлев, всего месяц как из начальника разведки дивизиона - начальник штаба, уставно, чинно откозырял, доложил. Личико его было тревожно, голос ещё тёпло-ребяческий. Из 2го дивизиона тоже на смерть отравились: Подключников и Лепетушин.
Майор был роста среднего, а голова удлинённая, и при аккуратной короткой стрижке лицо выглядело как вытянутый прямоугольник, с углами на теменах и на челюсти. А брови не вовсе вровень и нос как чуть-чуть бы свёрнут к боковой глубокой морщине - как будто неуходящее постоянное напряжение.
С этим напряжением и выслушал. И сказал не сразу, горько:
- Э- э-эх, глупеньё...
Стоило уцелеть под столькими снарядами, бомбёжками, на стольких переправах и плацдармах - чтоб из бутыли захлебнуться в Германии.
Хоронить - да где ж? Сами себе место и выбрали.
Пройдя Алленштейн, бригада на всяк случай развернулась на боевых позициях и здесь - хотя стрелять с них не предвиделось, просто для порядка.
- Не на немецком же кладбище. Около огневой и похороним.
Лепетушин. Он и был - такой. Говорлив и услужливо готовен, безответен. Но Подключников? - высокий, пригорбленный, серьёзный мужик. А польстился.
2
Земля мёрзлая и каменистая, глубоко не укопаешь.
Гробы сколотил быстро, ловко свой плотник мариец Сортов - из здешних заготовленных, отфугованных досок.
Знамя поставить? Никаких знамён никто никогда не видел, кроме парада бригады, когда её награждали. Всегда хранилось знамя где-то в хозчасти, в 3м эшелоне, чтоб им не рисковать.
Подключников был из 5й батареи, Лепетушин из 6й. А речь произносить вылез парторг Губайдулин - всего дивизиона посмешище. Сегодня с утра он уже был пьян, и заплётно выговаривал заветные фразы - о священной Родине, о логове зверя, куда мы теперь вступили, и - отомстим за них.
Командир огневого взвода 6й батареи, совсем ещё юный, но крепкий телом лейтенант Гусев слушал со стыдом и раздражением. Этот парторг - по легкоте проходимости политических чинов? или, кажется, по непомерному расположению комиссара бригады? - на глазах у всех за полтора года возвысился от младшего сержанта до старшего лейтенанта, и теперь всех поучал.
А Гусеву было всего 18 лет, но уже год лейтенантом на фронте, самый молодой офицер бригады. Он так рвался на фронт, что отец-генерал подсадил его, ещё несовершеннолетнего, на краткосрочные курсы младших лейтенантов.
Кому как выпадает. А рядом стоял Ваня Останин, из дивизионного взвода управления. Большой умница и сам хорошо вёл орудийную стрельбу за офицера. Но в сталинградские дни 42го года - из их училища каждого третьего курсанта выдернули недоученного, на фронт. Отбирал отдел кадров, на деле Останина стояла царапинка о принадлежности к семье упорного единоличника. И теперь этот 22-летний, по сути, офицер носил погоны старшего сержанта.
Кончил парторг - Гусева вынесло к могилам, на два шага вперёд. Хотелось не так, хотелось - эх! А речь - не высекалась. И только спросил сжатым горлом:
- Зачем же вы так, ребята? Зачем?
Закрыли крышки.
Застучали.
Опускали на верёвках.
Забросали чужой землёй.
Вспомнил Гусев, как под Речицей бомбанул их Юнкерс на пути. И никого не ранил, и мало повредил, только в хозмашине осколком разнёс трёхлитровую бутыль с водкой. Уж как жалели ребята! - чуть не хуже ранения. Не балуют советских солдат выпивкой.
В холмики встучали надгробные столбики, пока некрашенные.
И кто за ними надсмотрит? В Польше немецкие военные надгробья с Пятнадцатого года стояли. Ищуков, начальник связи, - на Нареве выворачивал их, валял, - мстил. И никто ему ничего не сказал: рядом смершевец стоял, Ларин.
Гусев проходил мимо затихшей солдатской кучки и слышал, как из его взвода, из того же 3го расчёта, что и Лепетушин был, подвижный маленький Юрш поделился жалобно:
- А - и как удержаться, ребята?
Как удержаться? в том и сладкая косточка: думаешь - пройдёт.
Но - промахнуло серым крылом по лицам. Охмурились.
Командир расчёта Николаев, тоже мариец, очень неодобрительно смотрел суженными глазами. Он водки вообще не принимал.
А жизнь, а дело - течёт, требует. Капитан Топлев пошёл в штаб бригады: узнать, как похоронки будем писать.
Начальник штаба, худой, долговязый подполковник Вересовой, ответил с ходу:
- Уже комиссар распорядился: 'Пал смертью храбрых на защите Родины'.
Сам-то он голову ломал: кого теперь рассаживать за рули, когда поедем.
3
Ошеломительно быстрый прорыв наших танков к Балтийскому морю менял всю картину Прусской операции - и тяжёлая пушечная бригада никуда не могла поспеть и понадобиться сегодня-завтра.
А комбриг уже не первый день хромал: нарыв у колена. И уговорил его бригадный врач: не откладывать, поехать сегодня в госпиталь, соперироваться. Комбриг и уехал, оставив Вересового за себя.
Ни дальнего звука стрельбы ниоткуда. Ни авиации, нашей ли, немецкой. Как кончилась война.
День был не холодный, сильно облачный. Малосветлый. Пока - сворачивались со своих условных огневых позиций, и все три дивизиона подтягивались к штабу бригады.
Тихо дотекало к сумеркам. Уже и внедрясь в Европу, счёт мы вели по московскому времени. Оттого светало чуть не в девять утра, а темнело, вот, к шести.
И вдруг пришла из штаба артиллерии армии шифрованная радиограмма: всеми тремя дивизионами немедленно начать движение на север, к городу Либштадту, а по мере прибытия туда - всем занять огневые позиции в 7-8 километрах восточнее его, с основным дирекционным углом 15-00.
Всё-таки сдёрнули! На ночь глядя. Да так всегда и бывает: когда меньше всего охота двигаться, а только бы - переночевать на уже занятом месте. Но поражало 15-00. Такого не было за всю войну: прямо на восток! Дожили. Привыкли от 40-00 до 50-00 - на запад, с вариациями.
Нет, ещё раньше разила начальника штаба потребность немедленно заменить перетравившихся шоферов. Запасных - почти не было. С каких рулей снимать и что оставить без движения? Больше всех пострадал 1й дивизион, и подполковник Вересовой запросил штаб артиллерии оставить его на месте, за счёт него докомплектовать тягу 2го и 3го.
Выхода и нет. Разрешили.
Переломиться к ночному движению - трудны только самые первые минуты. А вот уже двадцать четыре крупнокалиберные пушки-гаубицы подцепляли тракторами - все нагло с фарами. За ними строились подсобные машины. Всё вокруг рычало.
'...километров восточнее' - это очень не всё. Топографическая карта, километр в двух сантиметрах, вот передавала складки местности, да не все, конечно; шоссе и просёлочные дороги, и какие обсажены, а какие нет; и извивы реки Пассарге, текущей с юга на север, и отдельные хутора, рассыпанные по местности, - да все ли хутора? а ещё сколько там троп?
