ремень Грофилда и даже сняли шторы. А больше веревки не из чего было связать, так что и путешествий из окна впредь не предвиделось.
Сейчас Грофилд и Эллен Мэри были одни. Грофилд полулежал на голом матраце, девушка в нервном возбуждении мерила шагами комнату. Их привели сюда пять минут назад и оставили одних, и до сих пор они не обменялись ни единым словом. Учитывая состояние Грофилда, молчание могло продолжаться вечно.
Но девушке непременно надо было что-нибудь сказать. Например, такие приятные и полезные слова, как «простите». Ей хотелось как-то загладить свою вину: когда Грофилд попросил у нее сигарету, она прикурила ее сама, прежде чем протянуть ему. На фильтре остался легкий след от помады. Она остановилась у кровати, прикурила вторую сигарету для себя и сказала:
– Мне жаль, что… ( Грофилд быстро перебил ее:
– Насколько я понимаю, единственная причина, по которой ваши дружки оставили нас одних, заключается в их желании послушать, о чем мы будем говорить.
Она вытаращила глаза и посмотрела на одну из боковых дверей.
– Вы думаете? Но зачем?
– Чтобы выяснить, каким боком я тут замешан, были ли мы знакомы прежде. Теперь вы готовы рассказать мне правду?
Девушка заколебалась, кусая нижнюю губу. Наконец она сказала:
– Нет, не могу. Жаль, я ведь ваша должница, но…
– И еще какая должница, золотко.
– Я знаю. Поверьте мне, я даже не могу выразить, как мне жаль.
– Вы не можете рассказать мне ничего полезного, так?
– Нет. Я просто не могу, вот и все. Грофилд сказал:
– Но ведь есть место, где вам надо быть до пятницы. Или в пятницу.
– Да. В пятницу, да.
– И это то самое место, которое вы назвали прежде?
– Акапулько – да. – Она увидела, как он бросил взгляд на дверь, и сказала:
– О-о, они об этом знают. Потому-то и держат. Они выпустят нас обоих в субботу, я уверена, что выпустят.
– Не знаю, могу ли я ждать, – возразил Грофилд.
– А я знаю, что не могу ждать. Но что поделаешь? – И она снова принялась вышагивать по комнате, сделав бешеные глаза.
Грофилд погрузился в безмолвие. По нескольким причинам. Во-первых, он боялся, что она в любую минуту допустит промашку и ляпнет что-нибудь о деньгах. Во-вторых, ему нужно было время, чтобы как следует обмозговать, куда он угодил и что нужно сделать, чтобы оказаться где-нибудь в другом месте.
Сейчас ему были ненавистны слабость собственного тела, его оцепенение и неуклюжесть. Он сроду не болел, он всегда пребывал в отличной форме, поскольку актерская работа требовала навыков фехтовальщика, акробата, наездника и исполнителя бальных танцев, так что он в любое время мог сыграть какую-нибудь роль в «Пленнике Зенды». В любое время, но только не сейчас, хотя именно сейчас охотнее всего и сделал бы это.
Вдобавок ко всему, как будто рана сама по себе уже не была достаточным препятствием, он еще и оказался на чужом поле. Прежде он никогда не бывал в Мексике, у него не было туристической визы, он не владел языком. Кроме той одежды, что была на нем, и набитого деньгами чемодана, у него не было никакого багажа, ему совсем нечего было надеть. Он не имел ни оружия, ни связей, ни друзей среди местных и не мог обратиться ни в мексиканскую полицию, ни в американское посольство.
Чем больше он об этом думал, тем сильнее склонялся к мысли, что без помощи этой девушки ему не обойтись. Она втянула его в переделку, из которой ему в одиночку не выпутаться, так пусть теперь порадеет за него и вытащит из этого дерьма.
Она все расхаживала по комнате, вид у нее был испуганный и сосредоточенный. Грофилд сказал:
– Подойдите сюда.
Она остановилась, испугавшись на мгновение, потом сообразила и подошла к нему, но не слишком близко. Он раздраженно взмахнул рукой, веля ей сесть рядом на кровать. На лице у нее появилось выражение недоверия, но Грофилд окинул ее неприязненным взглядом, давая понять, что она неверно толкует его намерения.
Она сказала: «Что?..» – но Грофилд оборвал ее резким жестом, который, очевидно, означал: «Заткнись».
Когда она наконец села, рука об руку с ним, и вытянула ноги на голом матраце, последовав примеру Грофилда, он прошептал:
– Вот так мы можем поговорить о своем. Поняли?
– Простите, – прошептала она в ответ. – Я не сразу сообразила, я подумала о другом.
– Уж слишком вы часто извиняетесь, а? Ладно, ничего, просто слушайте. У нас с вами общие чаяния. Она энергично кивнула.
– Так что мы поможем друг другу, – прошептал он. – Вы поможете мне улизнуть отсюда и вернуть мой чемодан. Я помогу вам добраться до Акапулько в пятницу.
– Идет, – сказала она, возможно, чересчур поспешно.
Грофилд посмотрел на нее, она была милой и невинной, как десятилетняя монашенка. Приманка для единорога. Но в глубине души, за зеркалом этих глаз, по убеждению Грофилда, она уже размышляла, как бы ей кинуть его при первом удобном случае и удрать, не важно, с деньгами или без.
Ну, черт побери! Придется обходиться тем, что есть. Грофилд прошептал:
– Как насчет бумаг? Вы в стране на законном основании?
– Разумеется. – Она казалась искренне удивленной, до того удивленной, что едва не ответила в полный голос.
– Ш-ш-ш! Потише.
– Простите. Я…
– Простите? Опять «простите»?
– Я что, и впрямь все время это говорю, да?
– У вас есть на то причины. Как насчет водительских прав? Они у вас есть?
– Да.
– При вас?
– За корсажем. Я положила туда все мои документы, когда выбралась из окна.
– Прекрасно. А сейчас вопрос на засыпку. На него вы должны ответить честно.
– Если смогу.
– Сможете. Вы спустились по простыне вовсе не затем, чтобы позвонить в полицию. Если мы снова удерем, ваши «тетушки» вызовут легавых?
– Шутите?
– Наш договор все равно остается в силе, – заверил Грофилд. – Просто дело в том, что на улице нам придется действовать по-другому.
Она выпрямилась и села вполоборота к нему, подняв вверх три пальца, будто давала бойскаутскую присягу.
– Я ручаюсь, – горячо прошептала она, – что эти гнилые ублюдки сроду не общались с полицией по собственному почину и не станут этого делать ни в коем случае. Они не позвонят в полицию, в этом я клянусь.
– Ну что ж, хорошо. Теперь подумаем, как отсюда выбраться.
– А вы мне не верьте. Помогите мне встать с кровати.
– Давайте.
Она сползла с ложа, взяла Грофилда за правую руку и помогла ему преодолеть период шаткого равновесия между стоячим и сидячим положениями. Едва очутившись на ногах, Грофилд почувствовал себя лучше.
Он оглядел комнату. Она была обескураживающе пуста. Без занавесок на окнах и покрывал на кровати комната казалась голой и нежилой.
