Юлька все вспомнил.
Его история была похожа на мою, только проще. Когда он купался в нашем озере, к нему подошла рыбацкая лодка и незнакомый человек сказал:
— Мальчик, ты так хорошо плаваешь. Помоги распутать сеть, она зацепилась за корягу...
Он усадил Юльку в лодку и повез на середину озера. Скоро Юлька забеспокоился: какие коряги вдали от берега, на глубине? Тогда человек начал говорить об острове Двид, о Ящере, о легенде про Юного Рыцаря... Юлька, не долго думая, махнул за борт, но человек перехватил его на лету и замотал в глухой черный плащ...
Потом была темница, и этот же человек уговаривал Юльку сразиться с Ящером. Юлька не верил ни в Ящера, ни в остров Двид, скандалил и требовал отправить его домой. Тогда человек пригрозил Юльке судом и расправой за трусость. Сначала, мол, пообещал сражаться, а потом испугался. Пусть все видят, какой Юлька трус. В конце концов это и нужно было властям острова.
— Подумай до утра, — сказал человек и ушел.
Юлька не стал думать до утра, ночью он бежал. Тогда в камере стояла деревянная табуретка, а лежанка была укрыта одеялом, и Юлька этим воспользовался. Он разорвал одеяло на полосы и связал, а табуретку разбил. К отломанной ножке примотал конец самодельного каната с узлами. Ножку зашвырнул вверх — так, что она легла поперек оконца в потолке. Вылез на крышу, пробрался ночными улицами на край города. А там заросшие тропинки привели его в Заколдованный лес...
...Я долго рассказывал Юльке про наш город, про ребят, про наши игры. Про то, какие фильмы теперь идут в кинотеатре 'Спутник' и какие марки продают в киоске на углу Первомайской и Пушкинской... А он слушал, слушал — помногу раз одно и то же. И конечно, все время спрашивал про своих родителей.
Что я мог сказать? Я говорил, что они живы и здоровы, только сильно горюют. Зато как они обрадуются, когда Юлька вернется!
Больше всего мы разговаривали про это по вечерам, когда наше каменное гнездо затихало. Мы с Юлькой лежали рядышком на упругом настиле, который сплели из веток, и смотрели из жерла мортиры на ясное ночное небо. Оно было синевато-зеленым с небольшими редкими звездами. И набухала в этом небе яркая луна. Еще не круглая. Где-то глубоко внизу, в лесной чаще под утесом, вскрикивали ночные птицы, а поблизости неутомимо трещал кузнечик...
— Когда вернемся, никто не поверит, что есть на свете остров Двид, — задумчиво сказал Юлька. — Будут допытываться: где же вы в самом деле пропадали столько времени?
— Ничего. Главное, чтобы вернуться... — откликнулся я.
Эти слова, кажется, встревожили Юльку. Он спросил с беспокойством:
— А ты уверен, что Птица донесет нас обоих до дому?
— Конечно. Мы же летали вдвоем.
— Мы недалеко летали. А этот путь будет, наверно, очень длинный...
— Донесет, — успокоил я Юльку и себя. — Она вон какая сильная. И верная...
Юлька помолчал. Зябко повел плечами. Прошептал:
— Даже страшно подумать, как там мама... Она всегда за меня беспокоилась...
Я подумал про свою маму, про то, что сердце у нее неважное, побаливает. И сказал:
— Нам как-нибудь поосторожнее надо будет появиться, не сразу. Чтобы с ними ничего не случилось от радости...
— Я уже думал про это, — отозвался Юлька. — Но знаешь, по-моему, от радости ничего плохого быть не может... Женя...
— Что?
Юлька вздохнул, повозился и сказал совсем негромко:
— Мама меня называла знаешь как? 'Сокровище'... Иногда хорошо так, ласково, а иногда: 'Ну-ка, сокровище, покажи дневник...' Но все равно хорошо...
Он, кажется, улыбнулся в темноте и снова заговорил:
— А я, когда маленький был, не знал, что такое 'сокровище'. Маму спросил, а она говорит: 'Это разные драгоценности, которые сперва спрятали, а потом откопали...' Я говорю: 'А где ты меня откопала?' Она как начала хохотать... А потом я спросил: 'Значит, я драгоценность?' А мама: 'Конечно, драгоценность. Цена — одна полушка...' А я не знал, что такое полушка...
— Это денежка старинная. Полкопейки, да?
— Меньше. Полкопейки — это грош, а полушка — половинка гроша... Только я тогда думал, что полушка — значит 'пол-ушка'. Ну, половина уха. И давай придумывать: 'А почему не полноса? Почему не ползуба?' А мама говорит: 'Красная цена — полхвоста'... Мы тогда с ней так хохотали...
Я засмеялся. И мне показалось, что Юлька тоже смеется. Но почти сразу я понял, что он вздрагивает и всхлипывает от слез.
— Да ты что, Юлька... Ну, не надо. Мы же скоро вернемся, честное слово!
Потом я замолчал, чтобы не разреветься самому. Закусил губу и слушал, как Юлька постепенно успокаивается.
Юлька вздохнул, и вздох этот был очень длинный и какой-то прерывистый, словно мы ехали в тряской тележке.
Наконец Юлька сказал:
— У меня всегда так: если слезы подкатят, ничего не могу поделать... У меня такой характер слабосильный. Наверно, потому, что имя девчоночье.
— Какое же оно девчоночье, — возразил я, чтобы хоть чуточку его успокоить.
— Конечно. Ю-у-у-лечка... Так у меня двоюродную сестру зовут.
— При чем тут сестра! А Юлий Цезарь? Он, по-твоему, тоже девчонкой был?
— Так это же Цезарь. А я кто? Просто Юлька...
— А я просто Женька... У нас в классе три Жени — я и две девочки. Но я же не говорю, что я девчонка!
— Ты — другое дело. У тебя характер крепкий...
'У меня-то?!' — хотел заспорить я и уже собрался рассказать, сколько раз отчаянно трусил и пускал слезы на этом острове. Но Юлька опять заговорил (и кажется, опять улыбнулся):
— А мою маму тоже зовут Женя... Евгения Степановна... Она в музыкальной школе работает... Я ее иногда до школы провожал, и, как подойдем к школе, все ребята сразу кричат: 'Здравствуйте, Евгения Степановна!'
Он как-то вдруг, очень резко замолчал. Может быть, опять подступили слезы?
Чтобы отвлечь его, я быстро спросил:
— А ты тоже учился в музыкальной школе?
— Не... мне медведь на ухо наступил. Я только иногда слова для песенок придумывал, а мама к ним музыку сочиняла... Мы с ней много песенок написали...
Юлька вдруг рывком повернулся ко мне, и я в скользящих лучах луны увидел его тоскливое и встревоженное лицо. Он сказал глуховато и совсем другим голосом. По-взрослому:
— Если мы не вернемся, она же ни одну песню не сможет вспомнить без слез...
— Вернемся, Юлька, — быстро ответил я, чтобы и его успокоить, и себя. — Вернемся. Скоро уже будет юго-западный ветер. Смотри, луна почти полная.
Он опять лег на живот и уперся подбородком в кулаки.
— Женя... А похоже, будто луна в иллюминатор светит, да?
— Похоже...
— Мы однажды с мамой и папой плыли на теплоходе по морю. Из Одессы в Батуми. Иллюминатор в каюте был круглый, и в него вот такая же луна заглядывала... Тихо было, и совсем не качало. Я полночи не спал, все смотрел. Я люблю на луну смотреть... Может, я лунатик?
Я засмеялся:
— Ты же не бегаешь ночью по крышам...
— Не... — сказал Юлька уже повеселевшим голосом. — Я только стихи про луну сочинил. Хочешь, расскажу?
— Конечно, хочу.
