И снова я весь как бы рванулся к дому. И опять остановила тоска: неужели расстанемся навсегда?
Хотя, если по правде говорить, кому мы здесь нужны? Зачем?
— Ладно, — горько сказал я. — Полетим. Здесь от нас какой прок? Одни несчастья...
Галь укоризненно мотнул головой:
— Зачем ты так? Вы рассказали нам про порох...
— Без вас мы бы всю жизнь просидели на той скале.
— А Дуг...
Галь сжал губы, помолчал и сказал очень тихо:
— Ну что ж... Раз это война...
Прощались мы недолго. Когда Птица опустилась на перекладину покосившихся ворот, мы встали тесным кружком и замолчали.
Потом Юлька прошептал:
— Ребята, вы простите меня...
— Не надо про это, Малыш, — сказал Галь. — Ты наш друг...
...Пока мы видели ребят с высоты, они все махали, махали нам. Но скоро их скрыли деревья. В горле у меня словно сидел занозистый кубик, я старался его проглотить. А потом опять подумал: 'Домой летим!' И стало легче. Я посмотрел на Юльку. Он виновато улыбнулся мне. На губах у него еще не совсем зажили порезы...
До дома еще далеко...
Я думал, что Птица сразу полетит на северо-восток и мы скоро окажемся над морем. Но Птица повернула к западу и вдруг начала опускаться.
Внизу был темно-зеленый лес и яркие проплешины лужаек. Мы приземлились на краю большой поляны, где росли кусты с желтыми цветами.
— Ты что, Птица? — начал я. — Нам надо домой! Понимаешь, Птица? До-мой...
И вдруг я узнал место! Это была та поляна, где я впервые встретил Птицу. Вот и дерево с темной грудой гнезда. И голова птенца торчит над хворостом. Он подрос, птичий малыш, голова стала крупнее и клюв крепче.
— Юлька, не бойся, — заговорил я. — Это дом нашей Птицы. Она залетела, чтобы покормить птенца. Ведь она улетает надолго, а он один остается...
Птица затрещала клювом и закивала, словно хотела сказать: 'Правильно. Вы не волнуйтесь, я долго не задержусь...'
Я отвязал от птичьих ног сиденье. Птица тут же поднялась и улетела. Юлька посмотрел ей вслед с большой тревогой. Он, видимо, боялся: вдруг она не захочет унести нас домой? Но я был уверен в Птице и ни капельки не волновался.
— Давай полежим, — сказал я Юльке. Мы легли в траву и стали смотреть на редкие желтые облака. Они быстро бежали под юго-западным ветром.
— Кто-то идет, — неожиданно проговорил Юлька. Нервы у него все время были как струнки.
Я прислушался. В самом деле, кто-то неторопливо шел среди деревьев. Юлька затравленно глянул на меня. Я кивнул ему: 'Давай за мной', и мы, не поднимаясь из травы, уползли за деревья. Залегли.
Шаги опять приблизились. Тогда мы, пригибаясь, побежали в глубину леса. Я боялся не только за себя и Юльку. Не хотелось мне, чтобы кто-нибудь увидел гнездо Птицы.
Высокая трава, заросли и лианы мешали нам, а тот человек шагал, будто по ровной дороге, и все приближался. И наконец мы услышали голос:
— Не убегайте и не бойтесь. Я никому не причиняю зла.
Я узнал этот голос. И остановился. Выпрямился. Взял в ладонь рукоять кинжала.
— Юлька, это Отшельник.
Отшельник подошел — спокойный, неторопливый, в своем сером балахоне, подпоясанном травяной веревкой.
— Мир вам в этом лесу...
— В лесу, конечно, мир... — насмешливо сказал я.
Он узнал меня, но не удивился. И ничего не изменилось в его бледно-голубых глазах.
— Ты жив, — проговорил он. — Это хорошо. У тебя счастливая судьба.
— Жив, — откликнулся я. — А как вы живете, Отшельник? Нашли Главную и Вечную Истину?
Он качнул головой:
— Не нашел. И наверно, не найду: жизнь коротка. Я теперь думаю иногда о других вещах...
— О каких? О совести? Вы знаете, что такое совесть, Отшельник? — проговорил я, сдерживая злость.
Он вопросительно смотрел на меня и, кажется, немного забеспокоился.
— Совесть — это такое чувство, — объяснил я. — Ну, например, если ты приютил в своем доме человека, а потом выдал его врагам, от этого делается плохо. Не спится. Мысли разные... Не было с вами такого?
Он посмотрел себе под ноги, глянул на Юльку, потеребил травяной жгут на поясе. После этого опять поднял на меня водянистые глаза.
— Ты напрасно осуждаешь меня. Совесть неспокойна у тех, кто творит зло. А я не делаю ни зла, ни добра. Пусть люди живут как хотят, я им не мешаю.
— Не мешаешь?! — взорвался я. — А зачем показал не ту дорогу?!
Он вздохнул:
— Как же не ту? Другой дороги просто не было.
— Была! Назад, в обход города, к бастионам!
— Но зачем идти назад, если шел вперед? Нельзя убегать от судьбы. Это нарушит законный ход событий. А когда нарушаешь этот ход, найти Истину еще труднее...
— Врешь ты все, — сказал я. — Ты просто боялся, что придут слуги Ящера и возьмут за шиворот: 'Почему не выдал беглеца?'
Он кивнул:
— Да, ты прав. Это помешало бы мне искать Истину. А Главная и Вечная Истина гораздо важнее жизни одного человека.
'Вот скотина', — подумал я и сказал:
— Уходи. Ты предатель.
— Ну и что? — возразил Отшельник. — Еще неизвестно, плохо это или хорошо. Рядом с тобой стоит твой друг, он тоже предатель, но ты не гонишь его...
Я плечом ощутил, как Юлька покачнулся. Будто в него камнем попали. И я заорал на Отшельника:
— Сравнил! Ты!.. Тебя бы в такое дело пихнуть! Молчи лучше! Уходи! И попробуй еще раз выдать нас!
Отшельник слегка отпрянул, но лицо его не изменилось.
— Я не собираюсь вас выдавать. Зачем? Да вы и не спрашиваете дороги, сами идете... Прощайте...
Он обошел нас и стал уходить, не оглядываясь. Трава и заросли будто сами расступались перед ним.
Меня опять взяли злость и обида.
— Не найдешь ты Истину, Отшельник! — громко сказал я ему в спину. Он не оглянулся. Тогда я крикнул:
— А хочешь, я тебе ее скажу?! Хочешь?
Отшельник остановился. Обернулся.
