вырвались у всех, даже Галь не выдержал.
Особенно убивался Юлька. Он уронил камень, съежился в дальнем углу, и там его, как вчера, опять колотило от плача. Его никто не трогал и не успокаивал.
Мы плакали и укладывали камни. Ряд за рядом, слой за слоем. И Дуг становился все дальше от нас, превращался из человека в воспоминание...
Галь, кажется, первый понял до конца, что мы теперь одни. Он выпрямился, вытер локтем глаза и громко сказал:
— Хватит! Пошли наверх!
Он стал командиром.
Наверху Галь собрал всех у мортиры, переглотнул и решительно заговорил:
— Никто не подходите к обрывам — подстрелят... Соти, Стрелка, Точка, идите за башню и готовьте завтрак. Шип и Уголек, зажгите костер. Остальные — умывайтесь. Только воду берегите... Малыш, иди сюда!
Юлька, вздрагивая, подошел.
— Спасибо тебе, Малыш, — сказал Галь.
Юлька поднял мокрые глаза.
— Почему... спасибо?
— За Точку. Если бы не ты, ее бы тоже застрелили.
Юлька удивленно посмотрел на меня. Он, видимо, не помнил, как сбил Точку на землю.
Галь спросил меня:
— Птица может унести нас в Синюю долину?
— Сможет, если по очереди... Только надо лететь в темноте, а то обстреляют.
Галь кивнул, он не хуже меня понимал опасность. Птица в полете была почти невидима, но те, кто полетит с ней, будут как мишени.
Беззащитные мишени для тяжелых дальнобойных пуль.
'У нас давно нет огнестрельного оружия', — вспомнил я слова Тахомира Тихо. Гады! Когда перепугались и решили воевать с мальчишками, все отыскали: и пули, и порох, и ружья...
— Ночью тоже светло. Луна... — вздохнул Галь.
— Ну все-таки не день. И может быть, ночью стражники дрыхнут и не караулят...
Мы договорились, что будем улетать по двое. Галь хотел покинуть бастионы последним, но я ему доказал, что он должен лететь в первой паре, чтобы там, в долине, отыскать место для жилища и встретить ребят. А мы с Юлькой отправим всех и прилетим сами.
День тянулся бесконечно и тяжело. Галь все время старался найти для каждого работу. Иначе было нельзя: стоило остаться без дела — и сразу наваливались мысли о Дуге. Маленькие начинали плакать... Но отыскать занятие для всех оказалось очень трудно.
Собирать пожитки в дорогу? Но у нас почти не было вещей.
Устроить стирку и мытье? Не хватало воды.
Наконец тех, кто постарше, Галь отправил чистить котелки, а остальных усадил в казарме и заставил решать задачки на сложение и вычитание. Решать — и никаких разговоров.
Дуг всегда говорил, что заниматься цифрами и чтением надо каждый день...
Вечер был сумрачный. Небо затянуло дымкой, и появились редкие тучки. Когда стемнело, мы увидели, что луна проступает неярким, размытым пятном. Что ж, чем темнее, тем лучше.
Я вызвал Птицу. Она прилетела, как всегда, через четверть часа после свистка. С шумом опустилась, подошла и положила мне голову на плечо.
Милая, милая Птица! Я ей так обрадовался! Я погладил ее шелковую шею, шептал ей хорошие слова. А она слушала и ласково пощелкивала клювом.
— Птица, унеси нас в Синюю долину, — сказал я. — У нас большая беда. Если останемся здесь, то все погибнем. Нам обязательно надо в Синюю долину. Понимаешь, Птица?
Она понимала. Она села на брус, и мы привязали качели. Галь взял с собой Соти. Она очень боялась, и он примотал ее к сиденью веревкой.
Я сказал:
— Держитесь, ребята... Лети, Птица.
Она шумно снялась с бруса и сразу растаяла. Мы увидели, как темные скорченные фигурки быстро уходят в высоту. Да, их было все-таки видно! И мы со страхом ждали выстрелов. Но стояла глухая тишина. Видимо, часовые ничего не заметили. Может быть, в самом деле дрыхли. Или ушли совсем...
Птица вернулась в середине ночи. К ноге ее было привязано ожерелье Соти. Это означало, что все в порядке.
Улетели Шип, Стрелка и Точка. Девочки были такие легкие, что мы подумали: Птица поднимет и троих.
И она подняла...
Второй раз Птица прилетела перед рассветом, когда мы все клевали носами у полупогасшего костерка. На ее ноге была красная ленточка Стрелки.
Я сказал:
— Спасибо, Птица. Теперь спеши домой, а вечером прилетай снова...
Почти весь день мы спали, потому что прошлая ночь была бессонная: тревожились за тех, кто улетел, ждали Птицу...
Когда пришли сумерки, отправились в полет Уголек и Винтик, за ними Тун и Лук. И к утру мы с Юлькой остались на бастионах одни. Мы да еще Дуг, лежавший глубоко в подвале, за глухой стеной.
Как обычно, мы легли спать в мортире. Я уснул моментально и проснулся в середине дня. Юльки рядом не оказалось. Я почему-то сразу испугался. Выпрыгнул на площадку, стал озираться. Солнце заливало бастионы. Звенела тишина. Травинки не шевелились. Было пустынно и одиноко до ужаса.
— Юлька, — негромко позвал я.
Он не отозвался.
Кричать, громко звать было почему-то очень страшно. Я молча стал искать Юльку.
...Он стоял в подвале у каменной стенки, которую мы сложили вчера. Прижимался к ней лбом.
— Юлька...
Тогда он оглянулся. Посмотрел на меня сухими глазами. И эти глаза без капельки слез показались мне страшнее, чем самый громкий плач.
Юлька проговорил ровным голосом:
— Я все думаю: он погиб из-за меня?
Я понял, что эта вина будет выше Юлькиных сил.
— Да нет, — сказал я как можно спокойнее. — Слуги Ящера караулили нас давно. Вот ты и попался в конце концов... А караулили они крепость из-за меня, знали, что я улетел сюда. После той свалки на площади они боялись бунта, вот и решили всех нас перебить на всякий случай. Ты здесь ни при чем.
У него в глазах появилась надежда. Он, кажется, поверил. Да и сам я почти поверил тому, что сказал. Потому что скорее всего так и было.
...Мы вышли в солнечную тишину. Эта тишина просто наваливалась на нас тяжелыми глыбами. Все было знакомо: желтые стены бастионов, уснувшие пушки, трава, камни. И дальние дали вокруг. Но сейчас меня зажимал непонятный страх. Никогда я не думал, что солнечный день может быть жутким, как ночь на кладбище. Тишина просто разрывала уши своим звоном.
Юльке, видимо, тоже было плохо. Он вцепился двумя руками в мой локоть.
— Юлька, — прошептал я. — Может, рискнем? Если даже обстреляют, может, не попадут. Трудно попасть на лету...
Юлька торопливо кивнул.
Я дунул в ключ.
Сразу стало спокойнее. Тишина разбилась, где-то ожил, завел трескотню кузнечик. Мы встряхнулись, аккуратно собрали остатки имущества: два котелка и узелок с чьей-то забытой одеждой.
