он и то, что мог бы победить огра, если бы это был его первый бой, или третий, или даже шестой. Но кто мог ожидать, что он победит после того, как одержал победу в восьми боях?
Трэль закрыл глаза, ощутив новый приступ боли. Жжение в груди становилось невыносимым. Где же целители? Они давно уже должны быть здесь. Орк знал, что на этот раз его раны опасны — несколько сломанных рёбер, перелом ноги, глубокие порезы и, конечно, эта ужасная дырка в плече, куда вонзилось копьё. Им лучше поторопиться, если они хотят, чтобы завтра Трэль мог сражаться снова.
Трэль услышал, как открылась дверь, но поднять голову, чтобы посмотреть, кто зашёл к нему в камеру, не смог.
— Целители придут, — послышался голос Блэкмура. Трэль напрягся. Хозяин говорил неразборчиво, глотая слова, его голос сочился презрением. У орка захолонуло сердце. Пожалуйста, не в этот раз… не сейчас… — Но они придут не скоро. Я хочу посмотреть, как ты будешь извиваться от боли, ты, вонючее лягушачье отродье!
И Трэль задохнулся от боли, когда Блэкмур пнул его сапогом в живот. Боль была страшной, но гораздо сильнее жгло предательство его хозяина. Почему Блэкмур ударил его, когда он так тяжело ранен? Неужели он не видел, как хорошо Трэль дрался?
Хотя он в любой момент мог лишиться сознания, Трэль поднял голову и тускнеющими глазами взглянул на Блэкмура. Лицо человека искажала злоба, и, встретив взгляд Трэля, Блэкмур сильно ударил орка по лицу кулаком, закованным в железную рукавицу. На мгновение мир заполнила чернота, и когда Трэль снова мог слышать, Блэкмур все ещё извергал потоки брани:
Он продолжал осыпать Трэля ударами, но орк уже не реагировал. Он ощущал, как ослабевает его связь с телом, и пинки Блэкмура все больше походили на простые шлёпки. Трэль почувствовал, как по лицу потекла густая кровь.
Блэкмур все видел. Он знал, как измождён был Трэль, видел, как он вновь и вновь собирался с силами, чтобы продержаться в тех восьми поединках. Никто не мог требовать, чтобы орк выстоял и в последнем. Трэль выложился без остатка, сделал всё возможное и проиграл с честью. И всё же Блэкмуру этого было недостаточно.
Наконец удары прекратились. Трэль услышал удаляющиеся шаги хозяина и слова:
— Теперь пустите других.
Дверь не закрылась. Трэль услышал другие шаги. Поднять голову он больше не мог. Перед ним появились несколько пар чёрных солдатских сапог. Теперь Трэль осознал, что имел в виду Блэкмур. Один сапог чуть двинулся назад, потом качнулся вперёд, нанося удар орку в лицо.
Мир вокруг побелел, потом почернел, и Трэль больше ничего не видел и не слышал.
Когда Трэль очнулся, то ощутил, как уходит боль, которая, кажется, целую вечность была его верным спутником, и тело наливается теплом. Над ним трудились трое целителей, растирая его своими мазями. Дышать стало гораздо легче, и раненый подумал, что ребра, должно быть, уже исцелены. Сейчас они втирали какое-то липкое вещество с приятным запахом ему в плечо.
Хотя прикосновения лекарей были осторожны, в них не было никакого сочувствия. Они лечили орка, потому что Блэкмур платил им за это, а вовсе не потому, что хотели облегчить его страдания. Как-то раз, когда Трэль был более наивным, он искренне поблагодарил целителей за труды. Один из них тогда взглянул на него, и его губы изогнулись в усмешке.
— Не льсти себе, уродец. Как только закончатся монеты, закончатся и мази. Лучше не проигрывай.
Тогда от таких неприветливых слов Трэля бросило в дрожь, но теперь они его больше не задевали. Он понял. Он многое понял. Как будто раньше его взор закрывала пелена, но теперь плотный туман вдруг рассеялся. Трэль спокойно лежал, пока целители не закончили. Наконец они поднялись и ушли.
Орк сел и с удивлением увидел, что рядом с ним, сложив волосатые руки на широкой груди, стоит Сержант. Трэль молчал, ожидая новых пыток.
— Я оттащил их от тебя, — тихо проговорил Сержант. — Но они успели поразвлечься. Блэкмур со мной хотел переговорить… дело какое-то, сказал. Прости меня, парень. Мне, правда, ужасно жаль. Сегодня на арене ты поразил меня. Блэкмуру бы до небес прыгать от гордости за тебя, а он… — Его хриплый голос сорвался. — Я бы хотел, чтобы ты знал, что не заслужил того, что он сделал. Того, что все они сделали. Ты прекрасно справился, парень. Просто отлично. Теперь поспи-ка лучше.
Сержант хотел сказать что-то ещё, но только кивнул и вышел. Трэль лёг на спину, машинально отметив, что ему сменили солому. Она была свежей и чистой и больше не слипалась от крови.
Трэль оценил то, что сделал Сержант, он верил этому человеку. Но всё же он мог сделать больше. Впредь он не позволит, чтобы его так использовали. Раньше он боялся, ползал на брюхе, клялся быть хорошим, делал все, чтобы заработать любовь и уважение, к которым он так отчаянно стремился. Теперь Трэль знал, что никогда не найдёт их здесь, во всяком случае, пока Блэкмур — его хозяин.
Орк так и не заснул. Он думал. Он взял табличку для письма и перо, которые хранил в мешке, и написал записку единственному существу, которому мог довериться. Тари.
6
Решётчатый потолок позволял Трэлю наблюдать за лунами. Орк делал всё возможное, чтобы никто: ни избивавшие его новобранцы, ни Сержант, ни, разумеется, Блэкмур (генерал-лейтенант обращался с ним так, будто ничего не произошло) — не догадался о посетившем его прозрении. Трэль вёл себя так же раболепно и подобострастно, как и всегда, но сейчас впервые в жизни осознал, как ненавидит себя за это. Он не поднимал глаз от земли, хотя считал себя равным любому человеку. Он послушно терпел, когда на него надевали кандалы, хотя мог разорвать в клочья любого из четверых стражников ещё до того, как они успеют его заковать. Словом, он никак не изменил своего поведения, ни в камере, ни за её пределами, ни на арене, ни на тренировочной площадке.
Первые день или два Трэль замечал, что Сержант пристально наблюдает за ним, как будто пытаясь разгадать его мысли. Трэль старался не давать ему повода для серьёзных подозрений. Пусть думают, что они его сломали. Он жалел только о том, что не увидит лица Блэкмура, когда тот обнаружит, что его «домашний орк» сбежал.
Впервые в жизни у Трэля появилось нечто, к чему он стремился. И это разбудило в нём такой зверский голод, которого он не знал никогда. Раньше он постоянно был занят тем, что старался избежать побоев и заслужить похвалу, и никогда не задумывался о том, что значит быть свободным. Ходить при свете солнца без кандалов, спать под звёздами. Трэль ещё никогда не был на улице ночью. Интересно, каково это?
Каких только картин не рисовало его воображение, подпитанное книгами и письмами Тари! Трэль лежал без сна на своей соломенной постели и мечтал о том, как вернётся к своему народу. Конечно, он прочёл всё, что было написано людьми об «отвратительных зелёных чудовищах из самых тёмных дьявольских дыр». А ещё Трэль помнил тот странный случай, когда орк вырвался на свободу, чтобы бросить ему вызов. Если бы только он мог узнать, что же сказал ему тогда орк! Но его обрывочные познания в родном языке не простирались столь далеко.
Однажды Трэль узнает, что сказал тот орк. Он найдёт свой народ. Может, люди и вырастили его, но сколь немногое сделали они, чтобы добиться его любви и преданности. Трэль чувствовал благодарность к Сержанту и Тари, потому что они научили его чести и доброте. Только благодаря их урокам он смог понять Блэкмура и убедиться в том, что генерал-лейтенант этими качествами не обладает. И пока Трэль находится в собственности у этого человека, не видать ему ни доброты, ни чести.
И вот наступила ночь новолуния, когда обе луны, большая серебряная и поменьше, зелёная с синевой, скрыли свои бледные лики. В ответном письме Тари, как он в глубине души и надеялся, предложила свою помощь. Вдвоём они сумели составить план, который, при некоторой доле удачи, вполне мог сработать. Но Трэль не знал, когда именно ему лучше начать действовать, и потому ждал сигнала. И дождался.
Он успел погрузиться в беспокойную дремоту, когда его разбудил звон колокола. Мгновенно вскочив на ноги, Трэль бросился к дальней стене своей камеры. За прошедшие годы орк сумел, приложив немалые усилия, расшатать и вытащить из кладки один камень и расчистить за ним небольшое пространство. Здесь он хранил самое дорогое — письма Тари. Он убрал камень, вынул письма и завернул их в своё детское одеяло с белым волком на синем поле. Прижав свои сокровища к груди, Трэль повернулся к стене спиной и
