стали лопаться один за другим. А прямо под экраном стояла моя сестра, которая все еще протягивала ручку Никки Ховард, чтобы та оставила ей автограф.
— Фрида!!! Убегай!!! — заорала я, холодея от страха.
Я бросилась вперед, чтобы оттолкнуть ее в сторону, как раз в тот момент, когда с громким хлопком, перекрывшим даже грохот музыки, оборвался последний трое, державший гигантский экран. Огромная конструкция рухнула вниз. Прямо на меня. И — точно как в «Джорниквесте», когда совершаешь ошибку и теряешь очередную жизнь, — все вокруг стало черным-черно.
Глава четвертая
Пятна. Они постоянно возникали перед глазами. Примерно то же можно увидеть, если болит голова и вы, закрыв глаза, пальцами массируете веки: какие-то непонятные кляксы в пустоте. Я наблюдала за ними, не понимая, что это такое. Они напоминали амеб. Нет, скорее волосы Кристофера, когда он плавал в бассейне на уроке физкультуры, а я следила за ним из-под воды, надев специальные очки. Минуточку. Я сейчас на физкультуре? В бассейне? Не похоже, я не ощущаю никакой воды вокруг себя. Значит, я нахожусь на суше. Или нет? А как тогда я могу видеть волосы Кристофера, если я сама не под водой? Наверное, у меня закрыты глаза. Открыты или закрыты? Почему я не могу поднять руку к лицу? Почему ничего не вижу? Какая тяжелая рука… Не поднять… Почему мне так тяжело?
Слышу голоса. Кто-то говорит. О чем они разговаривают? Я слишком устала, чтобы вникать. Кто все время бубнит? Дайте поспать, наконец! Погодите-ка, узнаю мамин голос. Это же она все время что-то говорит. Кто там еще? Папа. Его голос. Родители что-то говорят. Хотят, чтобы я проснулась. Зачем? Почему нельзя оставить меня в покое? Надо слушаться маму. Мы с Фридой всегда ее слушались, пусть и не сразу. Я не могла пошевелиться, лежала как каменная. Мне хотелось только одного: спать, спать, спать, однако настойчивый мамин зов не давал провалиться в забытье.
— Эм! Если ты слышишь, открой глаза! Открой глада, Эм. Хотя бы на минуточку, открой глаза!
Старая как мир уловка: стоило мне открыть глаза, как мама тут же заставляла вылезать из постели и разбирать посудомоечную машину, одеваться в школу или еще что-нибудь не менее «приятное». Нет, я на это не попадусь!
— Эм, я прошу тебя! Пожалуйста, открой глаза! Чувствовалось, что мама очень расстроена. Может, у нас в квартире пожар? Наверное, надо послушаться. Открыть глаза хотя бы на щелочку, чтобы понять, чего она от меня хочет.
— Умоляю, Эм!
Плачет?.. Я не хотела доводить маму до слез. Надо все-таки открыть глаза. Честное слово, я старалась, но ничего не получалось. Глаза не открывались! Было слышно, как мама плачет, а папа успокаивающе бормочет: «Все будет хорошо, Карен».
— В подобных случаях, — послышался незнакомый мужской голос, — нет ничего удивительного в…
Окончание фразы я не расслышала, так как боролась с глазами, которые никак не хотели открываться.
Веки словно приросли друг к другу. Со зрением не складывалось, и я решила переключиться на речь. Надо сказать маме, чтобы она не плакала, потому что со мной все хорошо, просто я очень устала. Наверное, мне нужно еще чуть-чуть поспать… Но и рот не желал открываться. Я испугалась. По правде говоря, мне было так тяжко, что было проще соскользнуть обратно в сон. Потом все объясню маме, когда высплюсь. Нужно немножко прийти в себя. Вот вздремну на пару часов и буду как огурчик.
Наконец-то открылись глаза. В этот раз меня никто не звал и никаких пятен перед глазами не плавало. Это произошло само собой. Непроизвольно. Обретя зрение, я с удивлением обнаружила, что нахожусь не в бассейне и даже не дома, а лежу в кровати, в больнице. Несмотря на полумрак, я заметила, что меня окружает незнакомая обстановка. Стены бежевого цвета, а не нежно-персикового, в который я однажды перекрасила свою комнату потому, что меня тошнило от светло-серой унылости нашей квартиры. Плакаты из фильма «Джорниквест» (знаю, фильм провальный, но плакаты все равно отличные) тоже исчезли без следа. Не было видно и открыток, купленных мной во время экскурсии в Художественный музей. Вместо привычных вещей я увидела кучу проводов. Причем, судя по всему, они были подключены ко мне. Провода вели к каким-то приборам в изголовье кровати, которые мерно жужжали и периодически попискивали. Я не успела испугаться, так как, слава богу, рядом со всей этой электроникой увидела спящего на стуле папу. Почему я лежу в больнице, замотанная в какие-то провода? Я всегда отличалась завидным здоровьем и попала в больницу только один раз, когда в восемь лет сломала руку, свалившись с качелей на детской площадке. Я опять откуда-то упала? Для этого, по идее, надо сначала влезть куда-нибудь повыше, но, по- моему, я никуда не лазила. Тогда почему я на больничной койке? Ничего не болит. Просто все время хочется спать. Как бы то ни было, я чувствовала себя гораздо лучше, чем папа, судя по его виду. Он зарос седой щетиной, похоже, давно не брился. Забавно, ведь мы виделись только вчера за обедом, и никакой бороды у него не было. Или была? Наверное, я что-то путаю. Мы же с ним вчера обедали. А кажется, будто сто лет назад. Папина рубашка была порядком измята и вся в пятнах. Короче говоря, выглядел он далеко не лучшим образом. Странно, почему у отца такой неопрятный вид? Но я не стала будить его, чтобы задать свой вопрос. Это было бы слишком эгоистично. С другой стороны, так хочется пить. Я умру, если сейчас же не выпью чего-нибудь. Черт, напорное, со мной и правда приключилось, что-то серьезное, судя по торчащим вокруг проводам и трубкам. Мне бы сейчас только глоток воды, и я бы снова погрузилась в сон…
Я открывала и закрывала рот в безуспешных попытках позвать папу. Через какое-то время мне удалось издать хоть какой-то звук, скорее похожий на хрип.
— Пап.
Странный у меня голос. Наверное, я осипла после долгого молчания. Или от жажды. Папа вскочил как ужаленный и уставился на меня испуганными глазами.
— Эм? — спросил он настороженно.
— Пап, извини… — Господи, что у меня с голосом? Что за странные звуки?
Видимо, папа был тоже удивлен тембром моего голоса, потому что с криками: «Доктор! Доктор!» — выбежал в коридор. Видно, дела с моим здоровьем обстояли хуже, чем я предполагала изначально. У меня не хватило сил, чтобы углубляться в размышления. Отчаянно хотелось спать. Даже больше, чем на уроке ораторского искусства. Эх, не надо было играть с Кристофером в «Джорниквест» всю ночь напролет. Тогда не пришлось бы до утра строчить доклад, и я бы смогла выспаться…
Я поняла, что не хочу снова провалиться в сон. Мне нужно бодрствовать, чтобы выяснить, что произошло и почему я оказалась в больнице. И дайте же, наконец, воды.
Вскоре глаза стали сами собой закрываться. Подремлю чуть-чуть, пока папа не придет. Незаметно налетел сон. Благодатный сон. Последнее, о чем я успела подумать, было: «Не начнет ли у меня во сне изо рта капать слюна? Хотя в больнице этим, наверное, никого не удивишь».
В следующий раз я проснулась днем. На стуле, с которого так поспешно сорвался папа, теперь сидела мама. Она звала меня.
— Мам, — сонно пробормотала я, — можно я сегодня не пойду в школу, а?
По крайней мере, я попыталась сказать именно эти слова. Не уверена, что мама услышала то же самое, так как звуки, которые раздались в моих ушах, исходили явно не из моего горла. Однако вместо того чтобы отругать меня, мама прикрыла ладонью рот и расплакалась. Тут я заметила, что мы с мамой в палате не одни. Рядом с ней стоял папа, а за ним — двое незнакомцев в белых халатах. Я догадалась, что причина маминого расстройства как-то связана с моим странным голосом. Он был какой-то, даже не знаю, как сказать… писклявый, что ли. И вообще, имело ли смысл говорить о школе в ближайшее время?
— Детка… — Папа смотрел на меня точно так же, как много лет назад, когда я здорово разодрала подбородок, ударившись о край бассейна, и понятия не имела, что истекаю кровью, ведь я и так была мокрая от воды, и к тому же у меня ничего не болело. — Ты узнаёшь нас?
Что же со мной такое случилось-то? Наверное, что-то ужасное.
