Мара догадалась, что паузы в допросе означали усилия военных (по ее предположениям — физические) заставить непокорного Штрассера сделать признание. Допрос продолжался, но Штрассер по- прежнему упрямился, поэтому паузы становились длиннее. В конце концов военные победили. Штрассер признался, что скупал у нацистов произведения искусства, а затем продавал их на черном рынке. Штрассер назвал имена, но одно из них американцев не обрадовало. По словам Штрассера, выйти на американский рынок ему помог их коллега, такой же военный, как они. В результате его имя оказалось вычеркнутым из протокола…
— Мара, что вы здесь делаете, скажите на милость?
Из прошлого в настоящее ее вернул голос Лилиан. Мара подняла глаза, раскрыв от изумления рот.
— Я задала вам вопрос, Мара. — Лилиан четко и медленно проговаривала каждое слово, отчего Маре стало не по себе. — Чем, черт возьми, вы здесь занимаетесь? Вам прекрасно известно, что вы можете находиться в хранилище только в присутствии меня или одного из моих коллег. В любом случае, вы говорили мне, что закончили исследовательскую часть.
Беспрецедентная грубость Лилиан огорошила Мару еще больше. Она на такое не рассчитывала.
Лилиан, развернувшись, направилась к выходу.
— Я пошла за охраной.
Тут Мара сбросила оцепенение и воскликнула:
— Погодите, Лилиан, прошу вас. Постойте. Дайте мне шанс. Я знаю, что не должна здесь находиться. Я знаю, что нарушаю правила. Но у меня есть причина.
Лилиан замерла. Мара решила рискнуть и выложить правду. Она понимала, что это ее единственный шанс.
— Лилиан, «Бизли» не приобретал «Куколку» у Бётткера.
— Вот еще. Именно у Бётткера и ни у кого другого, — фыркнула Лилиан, не оборачиваясь.
— Нет, все не так. «Бизли» приобрел полотно у одного человека по имени Курт Штрассер. — Мара ждала реакции; она все еще не была уверена в непричастности Лилиан.
— Кто такой Курт Штрассер? — Лилиан повернулась и враждебно уставилась на Мару. Обычно Мара с трудом понимала по лицу Лилиан, о чем она думает, но сейчас эксперт вроде бы была искренней. Мара продолжала молчать, надеясь, что та смутится и хоть чем-то себя выдаст. — Я спросила, кто такой Курт Штрассер? — упорствовала Лилиан.
— Он был пособником нацистов.
Лилиан усмехнулась.
— Нечего тут строить из себя героиню, Мара. Вы сами видели документы. Мы приобрели «Куколку» у Бётткера. — Она покачала головой. — Вы несете чепуху. Я сама составляла провенанс этой картины. Несколько раз.
Мара опасалась пойти дальше, но и обратного хода не было. От того, что она сейчас скажет, зависела ее безопасность.
— Много лет тому назад вам предоставили фальшивые документы, чтобы вы составили провенанс. А теперь и мне тоже, так что мы с вами пострадали одинаково.
— Не верю. — Лилиан скрестила руки на груди, приосанилась, надев свою обычную непроницаемую маску.
— Не верите мне — поверьте документам. — Мара потянулась к сумочке, она не хотела расставаться с уликами, но понимала, что выбора у нее нет.
Лилиан взяла из ее рук бумаги, поднесла к свету, вертела так и эдак и внимательно рассматривала сквозь свое пенсне чуть ли не целый час. Мара стояла рядом.
— Откуда это у вас? — наконец спросила Лилиан, как показалось Маре, менее грозно.
— Разве не все равно?
— Неужели я вас ничему не научила? Разве я вам не говорила, что первостепенную важность имеет происхождение вещей?
Теперь Мара убедилась, что голос Лилиан звучит с меньшим металлом.
Мара сдалась.
— Из сейфа Майкла. Он получил их от своего двоюродного дедушки Эдварда.
Лилиан помолчала, только шаркающей походкой подошла к стулу и присела. Вид у нее был помятый, как у старой салфетки. На лбу и вокруг глаз проявились глубокие морщины, скорее напоминавшие трещины, и впервые она выглядела на все свои восемьдесят с хвостиком.
— Не могу поверить, — вслух произнесла она, хотя, похоже, обращалась вовсе не к Маре.
Мара не знала, что сказать, что сделать. Внутренний голос подсказывал ей, что нужно попытаться утешить Лилиан, смягчить ее боль, которую она теперь, судя по всему, испытывала. Мара сама знала, как это мучительно. Но что-то Мару останавливало. Она не была уверена, что хочет разделить с Лилиан возмущение, ведь та могла разрушить планы Мары, если бы предпочла другой способ восстановления справедливости. Да и вообще еще неизвестно, захочет ли Лилиан исправить ошибку.
Поэтому, присев рядом со стулом Лилиан и положив ладонь на ее руку, Мара ограничилась простой сочувственной фразой:
— Я знаю. Нас обеих обманули.
— Как я могла быть настолько слепа? — Она уставилась в пустоту, смахнув руку Мары, как назойливую муху.
— Лилиан, не терзайте себя. Я хочу сказать, что поддельная купчая, которую вам предоставили для составления первого провенанса, выглядела идеально. Она действительно в точности повторяет оригинал, если не считать имени продавца. У вас не было оснований в ней сомневаться.
Мара надеялась, самое меньшее, помочь Лилиан осознать, что та ни в чем не виновата. Лилиан не согласилась с ней.
— Мара, вы не понимаете. Дело не только в этом. В ту пору, когда я готовила первый провенанс, у меня был роман с двоюродным дедушкой Майкла, Эдвардом Рорком. Я оказалась для него легкой мишенью.
Мара рассмеялась: до чего в похожей ситуации они обе оказались. Лилиан бросила на Мару потрясенный взгляд, дивясь такой черствости, но Мара поспешила объяснить:
— Лилиан, я пострадала точно так же. У меня тоже был роман с Майклом. — Она подождала, пока сказанное дошло до Лилиан.
А потом они встретились взглядами и дружно расхохотались, не в силах сдержаться.
— Что ж, полагаю, таких двух дур, как мы, свет не видывал, — изрекла Лилиан, вытирая слезы. — Им обоим удалось без особых хлопот одурачить своих слепо влюбленных подружек. — Она вздохнула. — Хотя я еще большая простофиля, чем вы.
— Сомневаюсь, Лилиан. По-моему, я могу поспорить с вами за этот титул.
— Ну, если бы вы знали всю историю, то не стали бы так говорить. Просто уступили бы победу мне.
— И какова же эта «вся история»?
— Думаю, не будет большого вреда рассказать вам ее теперь. Я уже говорила, что работала на «Бизли» в тысяча девятьсот сорок четвертом, верно?
