– Я подожду, – неожиданно произнесла Корделия, серьезно и тихо. – Ни мне, ни ему смерть от старости не грозит. Если он хочет поиграть в дипломата – пожалуйста, пусть играет. Но я знаю Шинтара – так хорошо, как могут знать только эмпаты. Ему скучно жить по правилам. И тогда я стану для него отдушиной, глотком свежего воздуха. Он будет нуждаться во мне. Он придет ко мне, и я стану его домом, его убежищем. А потом… посмотрим, что будет.
Она сказала это таким тоном, что кожа у меня мгновенно покрылась мурашками. Как будто стоишь на краю крыши на шестнадцатом этаже и теряешь равновесие, но еще не падаешь, а просто взмахиваешь руками, зависая на долю мгновения в неизвестности. Пить захотелось просто нестерпимо. А тут еще и запах мокрого металла и ржавчины…
– Ты страшный человек, Делия, – честно сказала я.
– Я – не человек, а вот ты… – улыбнулась княжна, словно в этих словах были ключи ко всем странностям и головоломкам.
А я вдруг поняла, совершенно четко и ясно: она ведь и вправду не отступится. И неизвестно, насколько серьезны ее чувства к Шинтару. Может, пока это просто эгоизм, одержимость, желание получить недосягаемое. Но Корделии нравится чувствовать себя так, и поэтому она будет развивать ощущение, привязывать Шинтара все крепче и крепче… И в конце концов привяжется сама.
– …А вот ты хоть и человек, но смелый. Ишь, не побоялась высказать мне тут… Воспитываешь…
Уж какой-какой, а «смелой» я себе никогда не казалась. Поэтому просто хмыкнула и отступила в сторону, окончательно уделывая пальто в ржавчине.
– Пойдем уже домой, – я протянула руку, и Корделия с готовностью сжала ее. – Все волнуются. Да и неплохо было бы отдохнуть перед завтрашней операцией…
…За что люблю свой город, так это за деликатность его жителей, граничащую с равнодушием. За сорок минут ни один прохожий не обернулся, чтобы проводить взглядом босую девушку в грязной рубашке. Ну, это и к лучшему. Страшно представить, куда могла бы послать непрошенного доброжелателя шакарская княжна, будучи в столь решительном расположении духа.
Собраться всем вместе за обедом или ужином не получилось. Дариэль не выходил из «лазарета». К вечеру состояние Кирота резко ухудшилось: отчего-то парализовало всю нижнюю часть туловища, начались головные боли. Дэйр выставил из комнаты и меня, и даже бледного от недомогания Шинтара, позволив остаться только Даринэ. Она тихо сидела в дальнем углу, сложив руки на коленях, и неотрывно смотрела на брата, окутанного теплым светом целительной магии. Остальным же пришлось уйти, чтобы не нарушать концентрацию Дариэля.
В любом случае, стало ясно, что ни в какую разведку Дариэль не пойдет, останется здесь, с пациентами. Максимилиан подозвал Айне, и теперь вместе с ней разрабатывал план вылазки с учетом изменений в составе группы. Ириано стоял за плечом пророчицы безмолвной и ревнивой тенью, изредка бросая на князя выразительные взгляды, по-волчьи отсвечивающие желтизной.
Этна отсыпалась после дежурства. Корделия и Шинтар, по уши закутавшийся в одеяло, сидели на балконе, и прерывать их разговор мне вовсе не хотелось.
Так что на вечерний чай собрались только трое – Феникс, Ками и я. Да и то, какой это чай – не на кухне, а в спальне, за компьютерным столом. Даже и не поговоришь – вдруг Этна проснется? Поэтому вскоре я отставила чашку и начала готовиться ко сну. Все-таки день завтра предстоял нелегкий. Зато потом… Распустим группу и отправимся втроем – князь, Дэйр и я – куда-нибудь подальше. Да хоть бы и Ксилю в гости. Резиденция Северного клана, конечно, местечко странное, но там есть и лес, и река, и цветы, и главное – спокойствие. Или к Тантаэ наведаемся… Или примем все-таки предложение Леарги и поживем немного в Пределах…
Засыпала я с улыбкой на губах, но ночью опять начало «гластиться» и «городиться», как говорила моя соседка – вечно хмурая, ворчливая старушка с первого этажа. Забавно, конечно, но такие деревенские словечки лучше всего подходили к безобразию, которое наполнило мои ночные видения.
А Дэйр бы, наверное, сказал «горячечный бред».
Мне снились кошки – серые, желтоглазые, и даже в полудреме я помнила, что это не к добру. Они вертелись под ногами, выгибая спины, терлись, мяукали, распушив хвосты… Мне нужно было пройти к окну и закрыть его, чтобы в комнату не ворвалось что-то ужасное, но кошки не позволяли. Стоило пошевелиться, сделать лишний шаг – и урчание становилось угрожающим. Снилось, что я иду по городским улицам по щиколотку в грязной талой воде, и ступни немеют от холода. И тоже нужно было куда-то спешить, в какое- то теплое и безопасное место, но онемение продвигалось все выше, и ноги уже почти не двигались…
Очнулась я еще до рассвета, на том же неудобном диване, где и уснула. Одеяло задралось и скомкалось у колен. Окно было распахнуто настежь, и воздух в комнате выстыл. Ками в своем зверином облике беспечно валялся на ковре пузом кверху, как никогда не сделал бы настоящий лис, и тихонько похрапывал.
Был немалый соблазн наклониться и дернуть его за лапку, но я подозревала, что Ками спросонья может не оценить шутку и хорошенько цапнуть наглую руку. Словно почуяв неладное, лисенок повел ухом, завозился и свернулся в уютный клубок, укрывшись собственным хвостом. Я, озябшая и не до конца еще проснувшаяся, инстинктивно потянулась к густому, мягкому меху… и застыла, наткнувшись на внимательный взгляд блестящих, как зеркало, глаз.
– Разбудила? – шепнула я. В груди поселилось противное грызущее чувство – то ли вина, то ли неловкость, то ли запоздалый осадок тяжелого сна. – Прости… Рано еще.
Лисенок фыркнул и улегся обратно. Я хотела сперва лечь обратно и урвать еще два-три часа на отдых перед нелегким днем, но вместо этого села, подтянула колени к подбородку и закуталась в одеяло. Светало медленно. Густые предутренние сумерки становились все легче и прозрачней – будто оседал на озёрное дно взбаламученный ил. Очертания предметов обретали ясность, краски словно проступали из глубины. Из дымчато-серого мех Ками стал разноцветным, ярким…
Вместе с темнотой исчезала и сонная вялость. Я почти физически ощущала, как быстрее начинает биться сердце, стремительней течет по венам кровь, а ожидание тяготит все больше, становится томительным, невыносимым. Хотелось вскочить, сорваться с места – и бежать, все равно куда, лишь бы находиться в движении. В конце концов я не выдержала и, скинув одеяло, быстрым шагом вышла из комнаты, оставив Этну, Феникс, Ками и Айне досматривать последние, самые сладкие сны.
В «лазарете» было совсем тихо. Видимо, Дариэль все же прилег отдохнуть после бессонной ночи. А на кухне сидел Максимилиан – спиной ко мне, босой, в одних джинсах и с влажными волосами. Мокрое полотенце валялось рядом, на полу. Вот Феникс разозлится, если увидит… Я машинально наклонилась, подбирая его, и опустилась на стул напротив князя.
– Не спится? – улыбнулся он, не оборачиваясь.
Его бледное отражение призраком дрожало в оконном стекле. Еще немного, еще чуть ярче засияет солнце, выскользнет из-за края горизонта первый луч – и образ растает. А пока – можно смотреть и домысливать, вспоминая, цвет глаз и угольно-черную линию ресниц.
– Волнуюсь, – коротко ответила я, рассеянно комкая полотенце. Ощущение влажной ткани в руках было почти до болезненного ясным. Мягкие, напитавшиеся водой ворсинки, слабый холод, жестковатая нитка основы… И запах. Меня так и тянуло поднести ткань к лицу и вдохнуть поглубже. – А ты не ложился, что ли?
– А смысл? – беззаботно откликнулся Максимилиан. – Силле полночи выхаживал беднягу Кирота, а потом сам едва не свалился. Тоже мне, целитель, меры не знает… Пришлось мне лично вести его на охоту. Только вернулись.
– И где Дэйри сейчас?
– Отдыхает.
– Понятно.
– Хорошо.
– Ага.
Разговор увял сам собой. Мне подумалось, что неплохо было бы подняться и сварить кофе или подумать о завтраке для всей честной компании, раз уж я встала первой. Пальцы рефлекторно сжимались и разжимались от странного нетерпения, еще больше подхлестываемого безмятежностью Ксиля. Пожалуй, будь у меня хвост, как у Ками, то сейчас бы он крутился, как пропеллер.
