было некуда. Самим вести торговлю им не то чтобы не разрешалось – не с кем было. Раньше с хаканатом Хузарским торг вели, да и то хузары сами к ним приходили. А самим куда-то идти из чащ своих вятичам было то ли боязно, то ли просто непривычно. Вот и выходило так, что добычу свою лесовики могли либо продать задешево проезжим купцам, либо принести на княжьи погосты, где ее оценят еще дешевле.
Миновав земли вятичей, караван пошел быстрее. Уже без пиров и ловитв.
Плыли мимо мещеры и муромы, мимо земель союзных (пока жив страх перед Киевом) мордвы и черемисов. Теперь шли сторожко, выставляя по ночам дозоры, в постоянной готовности столкнуть суда в реку и уйти на стрежень, если возникнет настоящая опасность.
Береглись, но особо не боялись: караван охраняли два десятка Серегеевых гридней, да и сами купцы- приказчики, хоть и не могли сравняться в воинском умении с дружинными, но тоже знали, с какого конца копье держать. И как влупить стрелу с тридцати шагов в наглый воровской глаз.
Местные не раз выходили к русам. Поговорить. Поторговать. Проверить, нельзя ли взять даром. Пару раз объявлялись самозваные князьки: требовали мыто. На показанный шиш не обижались. Это игра такая. Вдруг пришельцы испугаются и заплатят. Не испугались, ну и ладно. Других подождем.
Гошке всё было необычно и интересно. Чужие обычаи, новые места, славные истории, которые рассказывали по вечерам у костра.
И уважение, с которым относились к нему торговые люди, тоже нравилось. Славно быть боярским сыном, будущим гриднем!
О своей прежней жизни в полянском роду на краю Дикого Поля Гошка вспоминал редко. Но – вспоминал. Эх, будь на месте того Гошки он, теперешний, непременно сумел бы своего кровного отца оборонить от копченых…
К Великому городу, как иной раз называли Булгар словене, подошли посуху.
На берег высадились раньше. Наняли местных возчиков, перегрузили товар на телеги. Так было выгоднее: за право торговать со стругов булгары брали с купцов большее мыто.
После спокойного водного пути меж дремучих лесов, нарушаемого лишь криками птиц, скрипом мачт, плеском весел да неторопливыми речами словен, дорога на Булгар больше напоминала безумные косяки идущих на нерест рыб. Или еще вернее: истошный грай сотен дерущихся ворон.
По просторному, крепко убитому шляху в обе стороны ползли, брели, ехали, рысили и скакали, взбивая мелкую пыль, тысячи сапог, колес, копыт и мозолистых верблюжьих ног.
Сначала эта мельтешащая, мычащая, визжащая, вопящая толпа напомнила Гошке походное движение войска, но – только издали. Вблизи становилось ясно, что движение происходит в полном беспорядке.
Вот возы каравана русов врезались в гурт блеющих овец. Звонко защелкали плети, хрипло заорали возчики-булгары. Гневно завопили пастухи разгоняемой отары, в которую с другой стороны лез белобородый дедок на кауром жеребчике, а за ним – целая вереница связанных меж собой верблюдов, с высоты которых тоже вопили и щелкали плетьми. Разминулись и с отарой, и с караваном, чтобы уткнуться в здоровенную арбу, запряженную парой волов. Грязный бычий хвост мелкнул в вершке от Гошкиного носа – еле увернулся.
– Великий город, говоришь? – Богуслав, прищурившись, изучал стены и башни, что высились примерно в шести-семи стрелищах.
Прихлопнув очередную муху, Гошка встал на телеге, завертел головой. Как вокруг интересно!
Великий город начинался задолго до стен. Он оброс предместьями, вытянулся по обе стороны дороги: гремел кузницами, вонял красильнями и дубильными чанами. На обочинах стояли палатки и открытые столы с разными разностями: стеклянными сосудами, изделиями из кожи, скобяным товаром, железными орудиями, бронзовыми чашами, пестрели ткани, блеяли бараны, мычали коровы. Шипело и скворчало мясо на решетках и вертелах. Запыленные нищие сидели чуть ли не под ногами путешественников, неподвижные, неживые, похожие на каменных древних идолов забытых богов из Дикой Степи.
Гошка глядел на обилие товаров, на богатые, по киевским меркам, одежды караванщиков, на их сапоги из отлично выделанной кожи – и понимал, что живут булгары-бохмичи знатно. Куда там лапотным да босоногим киевским смердам.
Гошке даже завидно стало. Чем он и поделился с Богуславом.
Брат Гошку успокоил. Сказал: зато у нас воины в чести.
– А здесь кто? – спросил Гошка.
Богуслав засмеялся и сказал, что их род в Булгаре тоже не пропал бы, потому что торговлю здесь очень даже уважают, а лекари здешние во всем мире славятся. Кишка поддержал Богуслава и от себя добавил, что есть у этого племени такие дома, где детей грамоте учат и всяким полезным вещам.
Гошка маленьким булгарятам посочувствовал. Из всех уроков, которыми его изнуряли дома, самой трудной была как раз грамота. Хитрые греческие буквицы, еще более хитрые – булгарские. Не этих булгар грамота, а других, дунайских. Матушка требовала, чтоб писал их Гошка ровно и красиво, а попробуй-ка писать аккуратно, когда руками за день так намахался, что ложку до рта донести, не расплескав, – и то задача.
Поход для Гошки – отдых. Богуслав – не дедко Рёрех и не матушка. И с оружием учит полегче, а писать вообще не заставляет. Только читать. А чтение интересное: не из Святой Книги, а жизнеописание великого полководца Александра из Македонии. Как тот всех подряд бил и с друзьями веселился. Про такую жизнь Гошке читать любо, а в Святой Книге и не понять ничего, если матушка не объяснит.
Предместья всё тянулись и тянулись. Кузницы, кузницы… Все дымят, отовсюду гремят железом…
– Зачем столько ковален? – спросил Гошка настороженно. – Это ж какое войско у булгар, если им столько железа надобно?
– Войско у булгар крепкое, но ковачи здешние больше на продажу делают, чем для себя, – пояснил Богуслав. – Да и для себя можно ведь не только зброю ковать. Людям много надо. Лемехи, сошники, серпы…
Этого Гошка не понимал. У них на селе из железа только ножи, топоры да наконечники стрел. Всё прочее – из глины, кожи и дерева.
Наконец добрались до ворот. Почти добрались. Перед воротами – длиннющая череда возов. Всяких- разных: и на четырех колесах, и на двух, с высокими бортами, как у насадов, и с низенькими, как у сельских телег. Многие – с крытым верхом, как у кибиток печенежских, многие – украшены узорами. От сглаза, видать. А вперед через три телеги вообще занятный возок. Высокий, как шатер, и пестрый, как фазан. На заднем бортике – мальчишка примерно Гошкиных лет. Черный, будто в саже вымазанный, сухой и жилистый. В руках – два кинжала.
Поймав Гошкин взгляд, мальчишка ухмыльнулся и завертел кинжалами. Да так ловко, что казалось: они живые. Брат Артём так же вот мечами крутит.
– Это что, из здешних детских? – спросил Гошка, кивнув на мальчишку.
– Не-е… – мотнул головой Кишка. – Скоморох местный. Это их возок. Они на рынке чудеса всякие показывают. Будет досуг, сходим поглядим. Занятно.
Возов было много, но двигались они споро. У ворот их принимали стражи в забавных рубахах без рукавов, бородатые, с намотанной на головы тканью. Похоже летом в степи на шлемы накручивали, чтоб солнце меньше грело. Но у этих шлемов не было – только холстина.
Вои эти были очень веселые. Язык их был похож на хузарский и немного – на печенежский. Хотя попадались и словенские слова, и ромейские.
Стражники улыбались часто, шутили с возницами и меж собой, да еще, к удивлению Гошкиному, торговались, будто на рынке. И мыто со всех брали разное.
С пестрым возком и вовсе непонятно получилось. Из возка вылезли наружу двое мужей и две бабы. А в сам возок залез здоровенный усатый страж с золотой бляхой на круглом брюхе. Верно, здешний сотник. Побыл внутри некоторое время, потом вылез, очень довольный, завязывая шелковый пояс. Скоморохи полезли внутрь и проехали в ворота, ничего не заплатив. Но Гошка заметил, что смуглый мальчишка больше не улыбался. Глядел хмуро, будто его сильно обидели.
Дошла очередь и до русов.
Кишка, умильно улыбаясь, сунул пузатому сотнику тугой мешочек.
Тот, с непроницаемым лицом, уронил мешочек в сумку на поясе и махнул своим людям.
Гошка ожидал, что их тут же пропустят в город. Кишка, видно, тоже этого ожидал. И возчик, уже
