оттопыренному седалищу.
– Эй, напарник, подъем! – Через показную бодрость тона сквозила нешуточная озабоченность. – Как самочувствие?
Филипп, держась руками за гудящую голову (казалось: шлем – огромный церковный колокол, а голова – его язык), распрямился и сообщил:
– За-ши-бись!
– Молодц
– Думаю, смогу. – Филипп посмотрел в сторону выхода. – Если ты затычку сковырнешь.
– В два счета, – успокоил его Бородач и побрел, раздвигая завалы лепешек.
Филипп, спотыкаясь, заковылял следом.
Освободить проход оказалось не так-то просто. Онзан застрял намертво и не сдвигался ни взад, ни вперед. Бородач возмущенно пыхтел и мощно дергал его за торчащую ногу. Нога хрустела и поддавалась. Онзан – нет.
Филипп, наблюдавший за бесплодными попытками Бородача ликвидировать посмертную подлянку супротивника, вдруг рассмеялся.
– Что такое? – насторожился Бородач.
– Ерунда… вспомнил кое-что.
– Ну, так порадуй старика!
– Анекдот по поводу. Пошли два мужика на медведя. Один – бывалый таежник, другой – горожанин, чайник. Добрались до берлоги. Дитя природы взял здоровенную дрыну и давай ею лесному хозяину в жопу тыкать. Медведь взбеленился, и на них. Они бежать. Горожанин бежит и думает: «А какого, собственно, такого-этакого, мы удираем?» Развернулся, да ка-а-а-к даст дуплетом! Два «жакана» двенадцатого калибра – не шутка. Мишка сразу кони задвинул. Чайник ходит гоголем. А бывалый ему и говорит: «Ты, однако, совсем плохо делал. Надо было, однако, до самой заимки бежать. Кто сейчас, однако, эту тушу до дому тащить будет?..»
– Ха-ха, – сказал Бородач. – Пациент изволил шутить. Значит, жить еще некоторое время будет. Анекдот не без бороды, следовательно, долговременная память тоже в норме. Бывалое «дитя природы» в нашем случае, надо полагать, ты? (Филипп расплылся в самодовольной улыбке.) Ага, ясно, можно было и не спрашивать. За «чайника», однако, спасибо. Учту, однако.
Он принялся ковырять онзана ножом. А «дитя природы» Филипп блаженно растянулся на перине из онзанских припасов. Или отбросов.
Разницы, в принципе, никакой…
Поверхность встретила их суетой и беспорядком. Бардаком. Стало понятно, почему так приземисты местные деревья, и для чего им столь разветвленная корневая система. Здесь, оказывается, правили бал ураганы. Очевидно, они были столь же привычны здесь, как дожди в Питере или солнце на Кавказе.
Привычны для аборигенов, разумеется.
Чужакам же пришлось несладко. Стихия разметала дирижабли, повалила компрессоры, закидав их кучами мусора, вырвала и унесла флажки-указатели. Досталось и людям. Кое-кто демонстрировал свеженькие повязки, чьи-то конечности упаковывали в жесткий лубок. Начальственные Братья нервно орали на терран-спецов, «не обеспечивших». Спецы лениво отбрехивались.
«СКАМСС не имеет отношения к метеорологии», – должно быть, говорили они.
Грязные легионеры, только что выбравшиеся на поверхность, нетерпеливо вертели головами в поисках обещанной кормежки.
Филипп с Бородачом присоединились к своим. Четвертый взвод потерь не имел. Рейнджеры жадно глотали воду и грызли пересованные сухофрукты, предоставленные запасливым Меньшиковым. Он возбужденно живописал прошедшую бурю:
– Транспортер трясется, как старая дева в мужской бане, в лобешник говно всякое летит, на всех частотах командирский мат не по-русски… «Ну, – думаю, – абзац! Если сейчас мужики из нор полезут, калек будет – до хрена и больше». Только успел так подумать, а ветер и стих. Минут пять всего бушевал. Ох, и поотскребал я потом грязь с блистера. Весь ведь залепило! Смотреть неохота было. Да вы кушайте, кушайте, – всполошился он, заметив, что Мелкий прячет последний батончик в карман, про запас. – У меня еще есть. Много. Горячего сейчас долго не будет. Гаврики Бобсона как раз заканчивали термосы выгружать, когда налетело. Вся жратва, понятно, разлилась.
Мелкий тут же разорвал упаковку и задвигал могучими челюстями.
– А мы детенышей видели, – сказал он, расправившись с брикетом. – Они как меховые игрушки. Я, мужики, чуть не заревел, ей-богу! Хоть и мерзкие твари из них получаются, а все равно жалко. Все мертвые. На хрена вот так делать? – обернулся он к Генрику. – Что за война такая – с ребятишками? Козлы мы все!..
Генрик не ответил. Он неторопливо жевал, и глаза его были пустыми.
С ревом начали прибывать грузовые транспортеры. Они приземлялись, располагаясь по огромной окружности, и возле них тут же закипала работа.
Командир базы распорядился выстроить Легион. Прихрамывая, неся на лице печать забот и усталости, он вышел к подчиненным, и оперся на боковину опрокинутого бурей компрессора. Рядом с ним замер, широко расставив длинные ноги, хмурый начальник штаба.
– Легионеры! – прогромыхал «батя». – Нами три часа назад была начата – и чертовски профессионально! – великолепно разработанная начальником штаба нашей базы (благодарный кивок Семену Семеновичу) акция возмездия…
Он начал говорить вполне ясно и твердо, но с каждым словом речь его становилась все более и более
