приветливо.
— На место! — строго прикрикнул он на Витязя.
Поджав хвост и опустив уши, обиженно оглядываясь, овчарка вернулась в питомник.
— А память у него все-таки оказалась длинной, — улыбнулся Шапошников.
Будущий инструктор молчал, опустив голову. Теперь даже уши его были красными.
— Не отчаивайтесь, товарищ Тюльпанов, — сказал капитан. — Привыкнет Витязь к вам, если… если сумеете его полюбить, если на «отлично» закончите школу службы собак.
«Сумею. Закончу», — хотелось ответить Тюльпанову, но он только посмотрел на начальника заставы блестящими глазами.
К Шапошникову подбежал сержант, дежурный по заставе:
— Товарищ капитан! С наблюдательной вышки докладывают: по тыловой дороге следует к нам группа женщин.
— Женщин? — Шапошников прищурился, глядя в ту сторону, откуда доносилась веселая девичья песня.
— Виноват, товарищ капитан, — девушек!..
По яблоневому саду, примыкавшему к заставе, шагала шеренга поющих девчат, одетых в праздничные платья.
Неподалеку от ворот заставы, на лужайке, девчат встретили свободные от службы пограничники, готовые от души повеселиться и повеселить редких гостей.
Волошенко объявил:
— Товарищи! Вечер песни и пляски по случаю проводов старшины Смолярчука считаю…
Он оборвал свою речь на полуслове, увидя появившегося в воротах заставы Шапошникова. Лицо капитана было сосредоточенным, строгим.
Волошенко подмигнул Алене, заговорщически шепнул:
— Доложи, Аленушка, нашему начальнику о цели своего прибытия. Да ласковых улыбок не жалей! Иди!
Дымя папиросой, Шапошников молча смотрел на девушку, направившуюся к нему. По мере ее приближения лицо его теряло строгость, глаза теплели.
Подбежав к Шапошникову, Алена приложила руку к виску, шутя отрапортовала:
— Разрешите доложить, товарищ капитан! Прибыли провожать демобилизованного.
— Очень хорошо! И больше ничего вы мне не доложите? А где метеосводка?
— Извиняюсь. — Алена достала из рукава платья лист бумаги, передала его Шапошникову. — Ожидается сильный туман.
— Это уж мы видим простым глазом, без вашей дальнозоркой науки. — Капитан сокрушённо вздохнул. — Эх, Алёна, Алёна…
— Что такое, товарищ капитан? Что-нибудь не так записала?
— Да нет, здесь всё правильно, а вот… не думал я, Алёна, что ты так поступишь.
— Как, товарищ капитан? О чём вы говорите?
С лужайки, где расположились девчата и пограничники, донесся дружный смех, вызванный, очевидно, какой-нибудь выходкой или рассказом Волошенко. Алена с завистью оглянулась на подруг.
— Что такое, товарищ капитан? Что-нибудь не так записала?
— Да нет, здесь все правильно, а вот… Не думал я, Алена, что ты так поступишь.
— Как, товарищ капитан? О чем вы говорите?
С лужайки, где расположились девчата и пограничники, донесся дружный смех, вызванный, очевидно, какой-нибудь выходкой или рассказом Волошенко. Алена с завистью оглянулась на подруг.
— Сейчас я тебя отпущу. Потерпи, — сказал Шапошников. — Где ты родилась, Алена?
— Здесь, вы же знаете.
— В Закарпатье? На берегу Тиссы? На Верховине?
— Да, — ответила Алена, все больше и больше недоумевая.
— А твой отец где родился? — продолжал Шапошников все в том же полушутливом, дружеском тоне.
— И отец верховинец. И дед. И бабушка. А почему вас заинтересовало это, товарищ капитан?
— И прадед твой, конечно, тоже верховинец. И прапрадед. Тысячу лет Дудари жили на закарпатской земле, а вот ты… в сибирской степи собираешься растить своих детей.
Девушка вспыхнула, опустила голову. Она наконец поняла, куда клонит Шапошников.
Шапошников заметил смущение Алены, но понял его по-своему.
— Я на тебя большие надежды возлагал, — говорил он, не переставая улыбаться. — Думал, что ты любишь нашу границу, а вышло… Не согласись ты уехать с ним в Сибирь, он бы на сверхсрочную остался. Если бы ты знала, Аленушка, какого мы следопыта теряем! За три года такого не обучишь!
— Я человек штатский, ничего не понимаю в ваших делах. — Она опять шутя откозыряла. — Разрешите идти, товарищ капитан?
Хитрость не удалась. Шапошников пытался вызвать девушку на откровенность, надеялся помочь в ее временной беде. Он ни на одно мгновение не сомневался в том, что Алена любит Смолярчука. Любит и теперь, как и раньше, но вида не подает. Слишком горда, самостоятельна, не прощает никаких обид тому, кого полюбила, — оттого, наверно, и разладилась дружба со Смолярчуком. Чем же он обидел ее? Чем не угодил? Ответа нет. Придется пытать самого виновника, старшину, а от этой строптивой девушки уже ничего не добьешься. Еще один вопрос о ее
отношениях со Смолярчуком, и она такое скажет, такой даст отпор, что, вспоминая свой позор, год будешь краснеть и с восхищением качать головой: «Вот так верховинка! Вот так сказала!»
Шапошников посмотрел на часы, потом на горы, уже плотно, до самого подножия, затянутые дымчато-черными густыми тучами.
— Алена Ивановна, я должен огорчить вас и ваших подруг: проводы Смолярчука сегодня не состоятся. Обстановка, как видите, неподходящая.
Туман выползал из ущелий, высокой волной наступал на сады и виноградники, приближался к долине, местами закрывал Тиссу.
Алена вернулась на садовую лужайку к подругам.
По ее лицу Волошенко понял, что «вечер пляски и песни» не состоится.
— Неудача? — спросил он.
Алена кивнула головой.
Из ворот заставы вышел дежурный. Он сильно, зычным голосом скомандовал:
— Федоров, Чистяков, Тюльпанов, Волошенко, к начальнику заставы!
Назвал фамилии всех пограничников, бывших на лужайке, пропустил только Смолярчука.
Один за другим ушли, распрощавшись с девушками, Чистяков, Федоров, Волошенко, Тюльпанов. Исчезли и девчата, их смех уже доносился из нижней, прибрежной части сада, плотно закрытой туманом. На лужайке остались Смолярчук и Алена, которую он удержал. Она стояла среди деревьев на зеленом росистом ковре, в белом цветочками платье, в белых туфельках, в белых подвернутых носках, с крупными сахарными бусами на шее, с атласным белоснежным платком на светлых волосах, сероглазая, белозубая — как вишня в цвету, родная сестра всем этим яблоням, черешням.
Глаз не мог оторвать от нее Андрей Смолярчук, все смотрел и смотрел… Любил он ее и раньше, но теперь… Какой она хорошей будет женой!
Алена молчала, то перебирая бусы; то разглаживая на голове платок. Она ждала, когда же заговорит Андрей.
Он взял руку девушки и, заглядывая ей в глаза, волнуясь, проговорил:
— Поедем со мной, Аленушка!
— С тобой? Куда?
— В Сибирь, на мою родину. Давно ты мне нравишься, сама знаешь.
Алена освободила руку, рассмеялась, превращая признание Смолярчука в шутку.
— Ехать с тобой? В твою холодную Сибирь? А моя теплая Тисса? А мой старенький батько?
— У нас в Сибири есть реки похлеще твоей Тиссы. Енисей! Иртыш! Обь! Лена! А насчет батька… Я
