буду и твоим батькой, матерью и сестрой… Всех заменю. Поедем, Аленушка!
Алена серьезно и строго посмотрела на Смолярчука, покачала головой.
— Много ты думаешь о себе, Андрей!
— Не много. Столько, сколько надо! — безмятежно проговорил он и снова потянулся к руке Алены.
Она молча, холодно отстранилась. Он с недоумением и зарождающейся тревогой посмотрел на девушку, не понимая, что с ней происходит. Откуда вдруг такая перемена? Почему она стала такой чужой, неприступной?
Алена горько усмехнулась.
— Андрей, когда ты надумал увезти меня в Сибирь?
— Я все время думал, целый год.
— Очень долго ты думал, Андрей. Так долго, что… — она вскинула голову и в ее серых глазах вспыхнула безжалостная насмешка. — Надо тебе еще подумать с годик. — Она неожиданно резким и сильным движением повернула Смолярчука лицом к заставе и легонько подтолкнула его в спину. — Иди, думай!
И ошеломленный Смолярчук покорно пошел к заставе.
Алена, побледневшая, кусая губы, смотрела ему вслед. Он уже сделал несколько шагов в сторону от нее, сейчас хлопнет калиткой и скроется за высоким забором. Надо остановить его, вернуть. Но каким словом? Где оно, это слово, не унижающее, достойное, простое и сердечное?
Алена молчала, глядя вслед удаляющемуся Андрею, и отчаяние терзало ее сердце…
Алена давно полюбила Андрея, давно втайне мечтала стать его женой. Но шло время, неделя за неделей, месяц за месяцем, а он упорно отмалчивался. Ничего не говорил не только о женитьбе, но даже ни одним словом не обмолвился о своей любви. Алена боялась его молчания, оно обижало ее. Алена видела и чувствовала, что она не чужая Андрею, нравится ему. А он все чего-то выжидал, не хотел признаться, колебался. Почему? Не потому ли, что считал ее недостойной себя? Много горьких мыслей приходило в голову Алене все это время, до сегодняшнего дня. Произошло, наконец, то, о чем мечтала Алена. Радоваться бы ей, засиять счастьем, а она… И всему он, Андрей, причиной. Любить не умел, не сумел и поговорить с ней хорошо. Сделал он это не так, как хотела, как мечтала, как ждала Алена, — без всякой радости и волнения, уверенный в том, что она согласится, в полном убеждении, что осчастливит ее. Скрывая обиду и боль, Алена сказала ему, что он слишком много думает о себе. На этом они и расстались вчера. Идя домой, Алена не раскаивалась в своем поступке, считая, что наказала его за самоуверенность. Но ненадолго хватило Алене этой мстительной радости. Подойдя к своему дому, она остановилась и подумала: а что же дальше будет, завтра, через неделю, месяц? Андрей уедет, а она останется в лесном домике с добродушным ворчуном-отцом, со своей гордостью, ничего не ожидая, ни на что не надеясь. Не загремят, как прежде, каблуки Андрея на дубовом крылечке, не войдет он в ее дом, никогда не увидит она его синих-синих глаз, смуглого лица, не услышит голоса. Алене стало страшно, ее уже терзало раскаяние, что она посмеялась над ним, она уже сомневалась в том, правильно ли поступила. Может быть, он так долго ничего не говорил о своей любви потому, что стеснялся?.. Вспомнив растерянное лицо Андрея и то, как он, подавленный, онемевший, убегал от нее, она пожалела его.
Алена села на крылечко, уткнула лицо в колени и заплакала. Никогда она не чувствовала себя такой несчастной. Своими руками оттолкнула парня. Никто, может быть, ее уже не полюбит, никто даже не заметит, что ей двадцать два года, что у нее красивые глаза, чистые, легкие, как пух одуванчика, волосы, что кожа на ее щеках светится нежным золотом, что она хорошо смеется, хорошо поет, что любит цветы… Алена мокрыми, воспаленными глазами посмотрела в ту сторону, где была застава. Андрей еще не уехал. Надо вернуть его, еще не поздно, еще не все потеряно. Надо ему чистосердечно во всем признаться. Он все поймет…
Девушка спустилась с крылечка и почти бегом устремилась к Тиссе, на заставу. Черные тяжелые тучи, холодные гости с той стороны Карпат, закрывали небо и горы, низко ползли над лесом, задевая вершины деревьев. Время от времени из их толщи вырывались зигзаги молний, грохотал гром. Пошел дождь. По горным расщелинам побежали мутные ручьи, несущие камни и землю. Вспухли потоки в ущельях. Горная тропинка тоже превратилась в ручей, стала предательски скользкой.
— Алена!..
Голос отца остановил девушку. Иван Васильевич Дударь вышел из-за стога сена, где укрывался от дождя.
— Ты куда бежишь, донько? Что с тобой? — встревоженно спросил он.
Алена бросилась к отцу, прижалась к нему:
— Ничего, тато, ничего… Только ты ничего сейчас не спрашивай. Пойдем!
Иван Васильевич снял кожаную куртку, набросил на плечи дочери, и они направились домой.
Так и не добралась Алена в тот тревожный день до Андрея, так и не узнал он правды…
Смолярчук уже подошел к воротам заставы, уже взялся за черное кольцо калитки, а она все молчала. Вот он открыл калитку, вот переступил порог…
— Андрей!
Она позвала его очень тихо, но он услышал, остановился. Веря себе и не веря, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, он стоял на пороге калитки, напряженно смотрел на Алену, пытаясь прочитать на ее лице недосказанное. Она только улыбнулась, но он понял все. Понял и со всех ног устремился к ней, желая обнять, поцеловать. Не решился сделать ни того, ни другого, только взял ее руки в свои.
Оба радостно смущенные, стояли они у ворот заставы, на виду у всех солдат, на густой молодой траве, мокрой после дождя и облитой лучами солнца. Он держал ее руки в своих руках и, пытаясь заглянуть ей в глаза, которые она упорно не отрывала от земли, спросил:
— Завтра и зарегистрируемся? Хорошо?
— Как хочешь, — откликнулась она таким тихим шопотом, что он скорее угадал ее слова, чем услышал.
— Пойдем на заставу, — сказал он, беря ее за плечи.
— Зачем? — испугалась она.
— Пойдем! Я всем скажу, что завтра женюсь. Всю заставу пригласим на свадьбу. Пойдем!
Он толкнул калитку и, не снимая руки с плеч Алены, ввел ее во двор. Все пограничники, находившиеся в эту минуту на площадке перед казармой, смотрели на них — гордого Смолярчука и смущенную Алену. И все улыбались, догадываясь, какое важное событие произошло в их жизни. Волошенко не удержался, чтобы не отметить это веселой шуткой. Он зычным голосом, веселым и в то же время торжественным, отдал команду солдатам:
— Внимание! Равнение на-лево, на влюблённых!
Пограничники демонстративно приосанились, вскинули и повернули головы к Смолярчуку и Алене.
Старшина не растерялся и в свою очередь скомандовал:
— Вольно, товарищи холостяки! — потом, переведя дыхание, добавил: — Можете поздравить нас с наступающим, как говорится, законным браком!
— По-о-здрав-ляем! — громовым раскатом прокатилось по двору заставы.
— По-о-здравляем, поздравляем! — пропел в заключение Волошенко, дирижируя солдатским хором.
Глава двенадцатая
Старшина Смолярчук явился в столовую последним, когда вся застава поужинала. Он хотел остаться с глазу на глаз с Волошенко, поговорить с ним по душам, посоветоваться, решить важный для него вопрос.
Повар Волошенко поставил перед старшиной тарелку с жареным картофелем, эмалированную кружку с крепким чаем, положил хлеб и сказал:
— Товарищ демобилизованный, ужинайте не по-старшински, а по-солдатски: раз, два — и готово!
