отрезал он. — Чужим ветром не надышишься, чужим хлебом да чужим умом недолго проживешь.
— Ого, как загнул! Да кто ты такой, Олекса? Ты же советский человек. И Донбасс советский. Твой он. Понимаешь?
— Хоть и советский, а все-таки не родная сторона. Дома, в Белом потоке, я горькую травинку пожую и сыт буду.
— Да как же ты можешь говорить такое про Донбасс, если не видал его, если ни одного дня не работал в шахте?
— Надорвусь я на шахтах. Кровью выкашляю все рубли, какие заработаю.
— Постой, хлопче, постой! Кто это тебе наговорил про наших шахтеров такое?
— Батько мой три года работал шахтером, он все и рассказал.
— Где он работал?
— На шахте «Президент».
— Что это за шахта? В Донбассе такой нет.
— Не в Донбассе она. За океаном.
— Ах, вон где! — Константин Васильевич улыбнулся. Ему многое стало ясно. — Садись, хлопче, поедем дальше.
По дороге Олекса рассказал, как его отец попал в Америку.
Василь Сокач, сиротина и голодранец, на второй год после женитьбы, когда в хате не стало ни одного килограмма кукурузы, подписал контракт с заграничной фирмой и уехал за океан. Два сезона работал в Канаде лесорубом. На третий перебрался в Северную Америку: законтрактовался добывать уголь на шахте «Президент».
Олекса родился без отца. Тот вернулся в Закарпатье, когда сын учился уже в первом классе. С тех пор мальчика и начали прозывать «Олекса, кривого Василя сын», Отец на шахте «Президент» сломал себе спину. Выйдя из американской больницы, он уже не мог, как все люди, поднять голову и посмотреть на небо. Видел лишь землю. Теперь Василь Сокач не мог работать не только лесорубом, но даже пастухом. Не было и денег, запасенных на черный день. Пришлось жене Василя, матери Олексы, взять в руки цапину лесоруба, топор и отправиться на белопотокский лесоучасток. Олекса школу бросил и нанялся в подпаски к ватагу, старшему пастуху, который, в свою очередь, был нанят владельце?! Полонины. Все лето Олекса, одетый в так называемую мазанку — домотканные штаны и рубашку, вываренные в растительном масле и топленом жире, — пропадал на Полонинах. Стирать и чистить одежду было некому и негде. Так и щеголял он от мая до сентября в одной бессменной мазанке, которой боялись паразиты, в которой в
теплые дни было нестерпимо жарко и душно, а ближе к осени так холодно, что едва кожа не трескалась.
Ездили на заработки в Америку, Бельгию и Бразилию дядя Степан, брат отца, дядя Андрей, брат матери Олексы, ездили соседи справа и слева, полсела ездило. Но мало кто вернулся здоровым, с долларами на черный день. Некоторые и вовсе не вернулись: их похоронили в американской земле.
Жизненный опыт Олексы, его родственников, его односельчан давал ему полное право думать, что на чужбине никогда не найдешь счастья, что чужим воздухом не надышишься, чужим хлебом сыт не будешь.
— И матка твоя тоже так думает про шахты и Донбасс, как и ты? — выслушав рассказ Олексы, спросил Константин Васильевич.
Олекса ответил утвердительно: да, она тоже так думает.
— Разве вербовщики не рассказывали вам, какой он, наш Донбасс, какие там у нас порядки, как живут и работают люди?
— Рассказывали.
— Но ты не поверил? Олекса кивнул.
— И не поверишь, конечно, до тех пор, пока своими руками не пощупаешь! — Константин Васильевич переглянулся с женой, улыбнулся из-под усов и вдруг сказал: — Слушай, хлопче, через неделю я направлюсь в Донбасс. На машине. В отпуск. Погостить хочу у братьев и хороших друзей. Поедем со мной за компанию. Посмотришь Донбасс, пощупаешь его собственноручно и назад приедешь, если не понравится. Туда и сюда бесплатно доставлю. И харч бесплатный: буду кормить за то, что помоешь машину в дороге, колеса накачаешь, бензин в бак нальешь.
Олекса молча, с явным недоверием в глазах, посмотрел на Константина Васильевича: смеется тот над ним, жалеет или хочет обмануть?
— Ну, решай, хлопче, — строго сказал Головин. — Если не хочешь, так я другого себе найду помощника, из твоего же села. Какого-нибудь Ивана или Петра. Пусть посмотрит на богатырский Донбасс.
— Это ваша собственная машина? — спросил Олекса.
— Моя. Личная.
— А вы… какой-нибудь начальник?
— Не угадал, брат. Я — паровозный машинист.
Въехали в Требушаны — длинное, в одну улицу, село, прижатое высокими горами к самому берегу реки Тиссы, В центре села, перед узким каменистым переулком, ведущим к реке, к деревянному мосту, дальше, на Белый поток, Половин остановил машину и повернулся к Олексе:
— Надумал?
— Та я ж не знаю, как скажет моя мамка… — Голос у парня задрожал, а на глазах показались слезы. Очень хотелось ему принять заманчивое предложение, но он боялся какого-нибудь подвоха. Горячая заинтересованность Головина в его судьбе была ему непонятна, пугала.
— А при чем здесь твоя мамка? — делано удивился Константин Васильевич. — Она думает, что ты в Донбассе. Пусть и дальше так думает. Если вернешься домой — расскажешь, что и как. Не вернешься — письмо пошлешь. Ты, хлопче, сейчас в свой Белый поток носа не должен показывать, чтоб не позорить наш Донбасс. Теперь ты что-нибудь понял?
— Все понял, — откликнулся Олекса.
— Ну, раз так, командуй, куда ехать. Налево поедем — я тебя высажу в Белом потоке, перед твоей зимаркой, и мы с тобой навсегда распрощаемся. Прямо поедем — к ночи будем в Яворе, в моем доме.
— Прямо, — сказал Олекса.
Три недели продолжалась поездка Олексы Сокача и Головина по Донбассу.
Побывав у шахтеров, Олекса захотел стать горным комбайнером, добывать уголь. Посмотрев, как работают металлурги, Олексе захотелось варить сталь, выплавлять чугун и прокатывать рельсы. Узнав, где и как вырабатывается электричество, он решил стать энергетиком. Однако к концу путешествия у него возникло новое решение.
Когда Константин Васильевич Головин, собравшись в обратный путь, в Закарпатье, спросил Олексу, какую тот избрал себе профессию, он услышал неожиданный ответ:
— Поеду домой, в Закарпатье. Хочу быть всегда около вас. Пойду по вашей дорожке, дядя Костя: буду паровозным машинистом.
— Значит, не остаешься в Донбассе?
Константин Васильевич, конечно, до глубины души был тронут таким решением Олексы, но вида, однако, не подал, что обрадован.
— Смотри, парень, не просчитайся, — сказал он. — Учитель я суровый, а работник беспощадный. Сорок потов с тебя сойдет, пока займешь место на правом крыле паровоза.
— Пусть хоть сто сорок сходит, а все-та ки не откажусь.
— Ну, если так, я согласен. Поедем домой.
Глава двадцатая
Пока Андрей Лысак взбирался на Верховину, в его доме на Железнодорожной шли большие приготовления. Черная Мария варила, пекла, жарила, а Марта Стефановна закупала в «Гастрономе» водку,
