ему, но он рукой закрыл ей глаза и ладонью слегка надавил на лицо. Она опустилась на скользкую прохладу простыни и уже ничего не чувствовала, кроме его медленных влажных поцелуев.
Все, что произошло после, еще долго оставалось для нее непонятным. С ней случился настоящий приступ безумия. Она впивалась в Валентина ногтями, кусала его, лизала, обвивалась вокруг с быстротой хищного зверька и при этом громко смеялась. Или ей казалось, что она смеется. Скорее всего, коньяк был не совсем обычным, в него что-то подсыпали, потому что Катя в эту ночь чувствовала так, как никогда прежде.
Любое его прикосновение, даже простое касание щекой к щеке вызывало необыкновенную остроту чувств, и стоны наслаждения помимо воли тянулись откуда-то из глубины ее живота.
Она не заметила, когда в номере стало темно. Горел только ночник в коридоре. Кате казалось, что временами она впадала в забытье. В какой-то момент Валентин исчез, вместо него рядом появился незнакомый мужчина, но Катя заметила это не сразу. Она попыталась встать, но тот придавил ее своим грузным влажным телом, широко открыв рот, захватил ее губы. Он больно мял ей грудь, затем резко развернул, положил на живот и, обхватив за талию, приподнял ее зад.
В первую секунду его резкое вторжение вызвало боль, а за этим такую волну наслаждения, что она почти потеряла сознание. Сделав несколько движений, он замер. Катя двинулась ему навстречу, но он, впившись пальцами в ее бедра, силой остановил ее. И вдруг она почувствовала, что их что-то толкает сзади. Она повернула голову и в полутьме увидела, что к стоящему над ней на коленях незнакомому мужчине сзади прижался Валентин. Он одной рукой водил по его груди, другой гладил ему живот, и, неотрывно глядя на Катю, совершал старинный обряд мужского соития.
Катя оторопела. Никогда прежде ей не приходилось участововать в такого рода груповых секс-играх. Она попыталась оттолкнуть их от себя, но мужчина крепко прижал ее всем телом к кровати.
Эта ночь была, наверное, самой длинной в ее жизни. Незнакомец оказался иностранцем, тем самым приятелем из Швеции, о котором говорил Валентин. Катя ничего не понимала, когда тот что-то коротко приказывал им. Несколько часов подряд швед заставлял их заниматься любовью, а сам сидел и внимательно следил, в какой-то момент, вероятно, не выдерживал и подключался к общей игре, заставляя каждого ласкать разные части своего тела.
Иностранец исчез так же неожиданно, как и появился. Валентин измученно растянулся на кровати рядом с ней, но через несколько минут поднялся и начал одеваться.
В три часа утра Катя, на подкашивающихся ногах, протрезвевшая, с тяжелой головой и измученным телом, садилась в такси. Валентин поехал с ней. Где-то на полпути он достал конверт, вынул отттуда пачку стодолларовых купюр. Пересчитал, отделил часть и протянул Кате.
– Твоя доля, – тихо сказал он.
Она отвернулась к окну. На московских улицах была глубокая ночь, и от этого казалось, что за стеклом не город, а страшная черная бездна. Она видела свое отражение, на которое сейчас меньше всего хотелось смотреть. Иногда стеклянный черный квадрат освещался скудным светом фонаря, и тогда черты ее лица расплывались, появлялась дыра, лицо исчезало, оставляя только нимб из волос. И с ним, казалось, исчезала она сама.
– Ты… этим часто занимаешься? – голос охрип, то ли от недавних стонов, то ли от долгого молчания.
Вопрос прозвучал тихо. Но он его услышал.
– Мог бы чаще, – улыбнулся он.
– Зачем?
– Что – зачем? – искренне удивился он.
– Зачем ты это делаешь? Ради денег?
– Нет, ради любви к искусству! – устало засмеялся он. – Скажи честно, ты получала удовольствие?
– Что ты имеешь в виду? – растерялась она.
– Ты знаешь, о чем я спрашиваю, – вдруг жестко сказал он. – Так вот, если тебе интересно знать мое к этому отношение, пожалуйста: я считаю, что такой заработок не хуже, чем, скажем, просиживать штаны в каком-нибудь кабинете, раздуваться от важности и заниматься дрочиловкой своих подчиненных!
– А зачем тебе я? – Этот вопрос был еще глупее, чем прежний, но она не могла удержаться. Ведь на самом деле знать это ей было важнее всего.
Но такси уже остановилось у ее подъезда. Стало напряженно тихо. Таксист, не оборачиваясь к ним, терпеливо ждал. Катя продолжала сидеть и вопросительно смотрела на Валентина.
– Подожди, старик, я провожу девушку до двери, а затем поедем на Воровского, – бросил он раздраженно таксисту и, повернувшись к ней, приказал: – Выходи!
Она вышла из машины и двинулась к дверям. Он схватил ее за руку и развернул к себе.
– Ты хочешь знать, почему я решил взять тебя с собой и делиться заработанным? – часто дыша ей в лицо, спросил он. – Потому что с тобой это делать приятнее. Поняла? И это единственная причина. Но если тебе не нравится, можешь отправляться в подворотни и отдаваться нищим мудакам бесплатно! Как ты понимаешь, на такую работу согласятся тысячи девчонок, и получше тебя. Мне стоит только свистнуть…
Ей стало страшно, таким злым она его никогда не видела.
– Я не думала… Это так неожиданно, – растерянно протянула она.
– А мне, кретину, казалось, что тебе нравится, что ты будешь благодарна, – он отпустил ее и повернулся, чтобы идти. – Ошибочка произошла, извините!
– Нет, ты меня не понял… – теперь уже она схватила его за рукав плаща. – Я – дура! Я… я люблю тебя… И мне…
Катя почувствовала, что по щекам текут слезы.
– Я очень тебя люблю, – уже громче повторила она. Ей казалось, что, когда эти четыре простых слова сорвались с ее губ, она покатилась с горы с такой быстротой, что дыхание остановилось и стало закладывать в ушах.
– Эй, а почему слезы? – он поднял за подбородок ее лицо, приблизил к себе и прикоснулся губами к мокрым глазам. – Меня любить не надо. Поняла? И не реви. Никогда не реви, я этого терпеть не могу. И никогда никому не признавайся в любви… Это слабость, и ее не прощают. Ну иди, иди…
Он мягко повернул ее и, слегка шлепнув по заду, толкнул вперед. Катя испуганно повернулась к нему.
– Когда ты придешь?
– Через пару дней. Отдыхай.
– Обещаешь?..
Но он уже сел в такси и уехал.
С тех пор Катя его больше не видела.
Полгода она провела в беспамятстве, каждый вечер кружась вокруг гостиницы, где они были в последний перед его исчезновением вечер, вглядываясь в каждого мужчину, хоть чем-то напоминавшего Валентина. Дома, на улице Воровского, он тоже не появлялся, окна там всю ночь оставались темными.
Катя разругалась с родителями, которые не понимали, что с ней происходит, бросила институт, перестала рисовать, только валялась на кровати и вздрагивала от каждого скрипа двери, надеясь, что это вернулся Валентин.
А затем она решила уехать за границу. Денег у нее почти не было, она соврала отцу, что едет учиться в Италию, и тот, поверив, дал ей на первое время две тысячи долларов. Но страна Микеланджело ее не привлекала. Через год Катя Бурова уже ходила по улицам Нью-Йорка.
