Я сказал. Она нахмурила свои бровки, словно пытаясь что-то припомнить.
— Нет, — сказала она. — Там нет такой фамилии. Я теперь вспоминаю — там вообще нет фамилии автора.
— Значит, вырезали, — сказал я. — От советской власти всего можно ожидать — вырезали фамилию автора-эмигранта, а фильм крутят… — и я непроизвольно тронул ее локон, выбившийся из косы.
— Vadim, have you seen Mr. Samson [Вадим, вы видели Сэмсона]? — спросила сбоку Дайана Тростер. Все наши мужчины ушли танцевать с московскими chicks, как назвал их Питер, а Дайана осталась одна. Судя по белизне ее носика, она уже приняла дринков восемь.
— Я видел Горация днем на Арбате, — ответил я, убирая руку от косы Марии.
— Это я знаю, он рассказывал. Но после этого?
— Нет, после этого я его не видел.
— Его избил офицер КГБ.
— Что-о???
Она усмехнулась:
— Спросите Монику, они все там были, вся наша молодая банда.
— Возле Верховного Совета. Там была сидячая демонстрация каких-то мусульман, которых Сталин когда-то переселил, я не знаю…
— Месхов, — сказала Мария. — Там сейчас месхи вторую неделю сидят, перед приемной Верховного Совета.
— Точно, — сказала Дайана. — Ну, и наша молодежь вместо балета на льду побежала туда. Они даже сумели пройти внутрь, в офис — вместе с телебригадой Си-Би-Эс. А Гораций решил с этими месхами поговорить. Они, конечно, не говорят по-английски, так он попробовал по-французски и по-испански. Но тут к нему подошел какой-то офицер КГБ, взял за волосы и так стукнул ногой в спину, что Гораций улетел на двадцать футов. Теперь он лежит в номере и боится, что ему сломали позвоночник. Скажи мне, разве русские расисты? Ведь там было не меньше сотни журналистов, но этот офицер не тронул ни одного белого. А Горация…
Я вздохнул. У меня не было никакой охоты читать сейчас Дайане лекцию об отношении КГБ и вообще всего московского населения черным. Но тут меня выручила Мария.
— КГБ — это не просто расисты, — сказала она. — Они хуже, они коммунисты.
— Мария! Тише! — одернул я ее, зная, что в валютных барах под каждой стойкой положено быть гэбэшному микрофону.
— А мы их уже не боимся! — храбро сказала Мария и отхлебнула, наконец, из своего бокала.
— Well… Теперь я понимаю, почему ты назвал свою книгу «KGB's dogs», — сказала мне Дайана.
— Это вы написали «Гэбэшных собак»? — изумленно спросила Мария.
— Псов… — поправил я. — А вы слышали про эту книжку?
Она посмотрела мне в глаза так, словно плеснула в меня горячим ромом, затем выпила свой бокал до дна и встряхнула толстой косой:
— Потанцуем?
— Боюсь, я забыл, как это делается.
— Ничего, ничего! Идемте! — и, взяв меня за руку, энергично потащила прямо в гущу танцующей толпы.
— Так вы и есть автор «Гэбэшных псов»! — усмехнулась она через минуту, в танце, когда толпа прижала нас друг к Другу.
— А в чем дело?
— Да так… Скажите, а вы ее писали по-английски или по-русски?
— Ну, конечно, по-русски.
— Я так и думала… — и вдруг опять вскинула на меня свои радужные глаза.
— А вы знаете, я из-за вас чуть не загремела на два года в тюрьму! Но отсидела только восемь суток…
— Что? Что?
— А хотите, я вам сделаю подарок? — ее глаза продолжали сиять.
— Какой?
— Но только для этого придется поехать ко мне домой.
— Ну, ради такого подарка я готов!… — сморозил я и тут же заткнулся — на лице у Марии появилось выражение брезгливости.
— Неужели вы тоже пошляк? — сказала она огорченно, и ее плечи опали, словно из нее, как из воздушного шара, выпустили горячий воздух.
— Конечно! — ответил я, понимая, что в таких случаях лучшее средство защиты — нападение. — А что вы хотите, чтобы я подумал, когда в валютном баре красивая молодая женщина предлагает мне поехать к ней домой?
Она подумала с долю секунды, потом ее лицо прояснилось, и она усмехнулась:
— Пожалуй, вы правы. Но, честное слово, такой писатель, как вы, не должен быть пошляком.
— Хорошо, я постараюсь исправиться. Может, нам еще выпить?
— Здесь ужасно жарко. И вообще, мне пора домой. Завтра у нас в школе встреча с Робертом, мне нужно приготовить речь…
Но я чувствовал, что это вранье. Просто я своей пошлой репликой все испортил. Я взял Марию за руку, протащил через толпу к стойке бара и заказал две водки со льдом.
— Мне не надо со льдом, — сказала Мария и укорила меня. — Вы уже забыли, как пьют в России!
Через пару минут мы вышли из отеля на улицу. Стояла жаркая и темная июльская ночь. Напротив гостиницы вздымалась в темное небо «мечта импотента», подсвеченная снизу мощными прожекторами. Мы пошли по проспекту Мира, я спросил:
— Так почему из-за меня вы чуть не загремели на два года?
— Потому что у нас в инязе ваши книги ходили по рукам, и мы знали наизусть целые страницы, — сказала Мария. — А некоторые реплики были просто как пароль. Ну, и кто-то стукнул в партком, а оттуда — в КГБ. И нас всех взяли прямо в институте — весь курс. И у всех устроили домашние обыски. Нашли, конечно, не только ваши книги. Нашли Баррона, Конквиста, Авторханова. Но срок хотели дать именно за вас…
— Почему?
— Ну, как вам сказать… Ладно, скажу! Дело в том, что наши девчонки перевели ваших «Кремлевских лис» с английского снова на русский, а потом распечатывали и продавали. Это, конечно, было нарушением ваших авторских прав, но… Вы же знаете, какие у нас стипендии! 28 рублей в месяц. А тут за одну вашу книжку на черном рынке давали сто рублей! Ну, вот нам и шили 190-ю статью — распространение антисоветской литературы. Но нас спасло то, что на нашем курсе учился Саша Павлаш, внук министра кинематографии. А у него нашли 67 экземпляров ваших «Псов» и «Лис». И чтобы выручить его, им пришлось замять все дело и выпустить нас всех…
Ну и фабула! — подумал я. Внук того самого Павлаша, который убил мой фильм, спекулирует моими книгами! Если бы я придумал такой поворот сюжета в каком-нибудь романе, пришлось бы тут же и вычеркнуть — уж слишком примитивно! Да и что ему не хватало, внуку министра! Но вслух я спросил о другом:
— А сколько экземпляров нашли у вас?
— У меня было три, но гэбисты нашли только один, — улыбнулась Мария.
— А где были остальные?
— В пеленках моего сына. Ему тогда было три месяца, и у него был поносик. И весь «самиздат» мы держали в баке, под его грязными пеленками, в полиэтилене. Гэбисты, конечно, и туда полезли, но уж очень там пахло от его поносика, они не стали рыться до дна. Но один экземпляр оказался на виду, на тахте — мой муж читал.
— Н-да… — сказал я. — Хотел бы я иметь хоть один экземпляр! У вас, случайно, не завалялось?
Она посмотрела на меня искоса, потом сказала:
— Собственно, именно этот подарок я и хотела вам сделать. Но вы все опошлили…
