Осторожно, бесшумно я открыл входную дверь и вышел на улицу, спрятался за соседнее дерево — мне ни к чему было встречать их в корпусе, где все еще спали, мне нужно было встретить их на вольном воздухе.
И вот — негромко скрипнула все та же входная дверь, и они открыто, беззаботно вышли во двор, посмеиваясь своей дешевой хитрости — улизнуть затемно, пока все еще спят, а там — «не пойман — не вор!»
Я дал им отойти чуть-чуть — он вел ее под локоток, негромко нашептывая на ухо что-то смешное.
И тогда я вышел из-за дерева и сказал спокойно:
— Доброе утро.
Они оглянулись, и я увидел, как разом обмякли их фигуры, и сценарист стыдливо, как нашкодивший кот, отвел глаза в сторону, а Галка глядела на меня в упор холодными вызывающими глазами.
Я подошел к ним и мягким, вежливым голосом сказал сценаристу:
— Старик, извини, мне нужно с ней поговорить.
И, не ожидая его ответа, взял ее под руку и повел к своему флигелю.
Она не хотела идти.
— Зачем? О чем нам говорить? — спрашивала она, упираясь и еще оглядываясь на сценариста, который стоял в растерянности посреди двора.
— Идем, ничего… — моя рука с силой, до боли сжимала ей локоть, заставляя идти рядом со мной, а краем глаза я следил, что станет делать он — пойдет ли за нами, вступится ли за нее? Нет, потоптавшись, он молча пошел назад, в корпус.
Увидев, что она остается без защиты, Галка повернулась к нему, хотела позвать или крикнуть что-то, но в тот же момент я левой рукой вытащил из кармана пистолет и сунул ей к подбородку:
— Молчи, сука! Иди!
Она побелела от страха.
— Ты с ума сошел! Что ты хочешь?
— Иди, я тебе говорю.
— Андрей, что ты хочешь? Ты сумасшедший…
Наверно, я был действительно похож на психа — с не выспавшимся белым лицом и злыми глазами, но, впрочем, я действовал совершенно хладнокровно я даже внутренне веселясь от этой истории.
Так, под пистолетом, я завел ее в свою комнату и приказал:
— Садись на стул.
Она села, пытаясь насмешливой улыбкой прикрыть свой испуг.
— Ну что? Что тебе надо? — она даже забросила ногу на ногу, изображая надменность.
— Сиди спокойно и не вздумай орать. Если закричишь, я тебя просто убью, — сказал я холодно и спокойно, держа пистолет в левой руке. — Дай сюда твои руки.
Я стал у нее за спиной, завел ее руки назад, за спинку стула, и крепко связал их заранее приготовленным галстуком.
— Идиот, что ты собираешься делать? Мне больно, пусти! — она забрыкалась на стуле, но я опять сунул к ее шее пистолет.
— Заткнись, паскуда! Убью ведь!
Затем я вторым галстуком привязал ее ноги к ножкам стула, а полотенце сунул ей в рот кляпом. Теперь она была готова к экзекуции — той, которую я для нее придумал.
Я снял с нее шапку, распустил заколотые в узел волосы и не спеша, своей расческой любовно расчесал их. У нее были замечательные светлые волосы, шелковисто-гладкие, пахнущие свежим шампунем, — я расчесал их аккуратно и нежно. И сказал:
— Ты знаешь, как на Руси наказывали когда-то блядей! Их брили наголо. Вот так, смотри.
И я поднял расческой переднюю прядь ее волос и ножницами отхватил их до корня.
Она замычала, забилась на стуле, задергалась, но кляп плотно сидел у нее во рту, руки и ноги были надежно привязаны к стулу.
Я не спеша стриг ей волосы — прядь за прядью.
Она плакала-холодными бессильными слезами.
Я выбрил ей все волосы спереди, а сзади стричь не стал, понимая, что это ей придется сделать самой, не будет же она ходить с полубритой головой.
Потом я собрал ее остриженные волосы в ее же шапку и одел ей на голову. Снова взял в руку пистолет, а свободной рукой развязал ее.
— Пошли, — сказал я ей, — я отвезу тебя на станцию электрички.
Молча, не говоря ни слова, она, белая от бешенства, пошла со мной к гаражу. Я завел машину, услужливо открыл ей переднюю дверцу:
— Прошу.
— Негодяй! — проговорила она и села в машину.
Я погнал машину на станцию.
Там, на пустой утренней платформе, в ожидании поезда расхаживал с чемоданом в руке наш талантливый сценарист.
Я остановил машину и открыл ей дверцу:
— Прошу. Он тебя ждет. Можешь подарить ему пару локонов. На память…
Глава XII
Королева Подлипок
Есть под Москвой такое место — Подлипки. Знаменитое место — при въезде в город слева и справа на километры тянутся высокие заборы с колючей проволокой поверху, через каждые двести метров — охрана. А за заборами — серые корпуса «почтовых ящиков» — заводов, где работают тысячи людей.
Вокруг Подлипок еще вспомогательные поселки — Костино, Фрязево, Ивантеевка, 9 Мая, и здесь тоже — заводишки, фабрики, совхозы, и, конечно же, воинские части.
В самих Подлипках — спецармейские городки, там стоят не только солдатские казармы, но и цивильные дома для офицерских семей, магазины с улучшенным снабжением, кинотеатры.
По утрам весь город слышит сигнал солдатской побудки, а днем и по вечерам то и дело несутся из-за этих заборов чеканный шаг марширующих рот и хоровая солдатская песня.
Подразделения солдат и офицеров сосредоточены в Подлипках и вокруг них, и все это — молодые секс- кадры, требующие, безусловно, полового обслуживания. А потому наша заботливая советская власть построила здесь несколько ткацких фабрик, куда со всей России спешным порядком прислали по комсомольским путевкам девчонок, окончивших начальную школу, пятнадцати— и шестнадцатилетних. Из Рязанской, Пензенской, Ярославской и других областей потянулись девочки в Подлипки — поближе к Москве от постылой сельской жизни.
Заиграла музыка на танцплощадках и в парках, в Домах офицеров и в солдатских клубах, а также во Дворцах культуры ткацких фабрик. И — половое обслуживание офицерского, сержантского и солдатского состава тут же поднялось на небывалую высоту.
Такого блядства, которое развернулось в женских общежитиях Подлипок, Костино, Фрязево, Ивантеевки и поселка 9 Мая не знает даже столица нашей Родины Москва. Каждое общежитие стало пропускным пунктом, за вечер здесь обслуживали весь окрестный гарнизон. Девчонок имели скопом по пять-шесть человек в каждой комнате, взводом, отделением и ротой, в общежитии — зимой, а летом — за каждым кустиком в окрестных лесах.
Потом девочки сами себе в общежитии делали аборты и выкидыши, сбрасывали мертворожденных детей в речушку и снова трахались уже с отчаянной профессиональной силой.
