готовясь к длинному и бурному новогоднему вечеру.
Войдя в зал, Алена тут же увидела Красавчика.
Празднично одетый в черный смокинг, он сидел в центре зала, лицом к двери, за столиком, украшенным цветами и ведерком с шампанским. Увидев Алену, он встал и, глядя ей в глаза, улыбнулся своей неотразимой улыбкой.
— Здравствуй, дорогая. Спасибо, что прилетела.
— Здравствуй, Игорь, — сдержанно сказала она.
Приняв у нее шубку, он подвинул ей стул.
Алена села за столик, сняла перчатки, положила их в сумочку.
— Ты прекрасно выглядишь, — сказал он, садясь напротив.
— Ты тоже. Чего ты хочешь?
Алена достала из сумочки сигареты, он предложил ей огонь.
— Я не знал, что ты куришь…
— Я спешу, — перебила Алена. — Чего ты хочешь?
— Я хочу с тобой попрощаться.
Красавчик сделал знак официанту, тот подошел и налил им шампанское в бокалы.
А за окнами ресторана публика все прибывала и прибывала на Шанз Элизе, там готовилось новогоднее шествие.
Красавчик поднял бокал:
— У меня есть тост. Я хочу выпить за нас с тобой. А точнее — за тебя. Ты — лучшее, что было в моей жизни…
Алена саркастически усмехнулась:
— Спасибо. И все-таки тебе от меня что-то нужно. Не так ли?
— Да, дорогая.
— Что?
— Один танец, — сказал он с улыбкой.
Алена молча смотрела ему в глаза. Во всем его облике была уверенность в его неотразимости и власти над ней, и глаза его излучали все тот же, как тысячу лет назад, лукавый и обволакивающий свет.
— Понимаешь, дорогая, — сказал он, посмотрев в окно, — через несколько часов настанет новый год и начнется твоя новая жизнь. Наверно, мы больше никогда не увидимся. Но сегодня, пока ты здесь… Помнишь Испанию, твой день рождения? Мы танцевали танго, но нас прервали, помнишь? Я хочу, чтобы мы его дотанцевали. Пусть это будет наш последний танец. Пойдем.
Он встал, но Алена, продолжая сидеть, испытующе глядела ему в глаза. Это была дуэль взглядов и схватка двух игроков, знающих свою силу и просчитавших всю партию наперед.
Алена улыбнулась своей самой неотразимой улыбкой.
— Ты все врешь. Но… Пошли!
Он взял ее за руку, подвел к танцевальной площадке и отошел к оркестру, сказал что-то дирижеру и положил на его пюпитр крупную купюру.
Оркестр тут же заиграл то испанское танго, которое было прервано полицией в ресторане «Марбелья клаб» в день семнадцатилетия Алены.
Красавчик взял Алену за талию и повел в танце с уверенностью «мужчины жизни», снова утвердившего свою власть над Аленой. Эта уверенность сквозила в каждом движении его рук и даже пальцев, которыми он заставлял Алену повиноваться его шагам, поворотам и наклонам тела. А Алена… Алена была в эти минуты воплощением гибкой и податливой рыси, выжидающей мига для рокового прыжка. С загадочной полуулыбкой на губах она и слушалась Красавчика, и чуть отстранялась от него, выдерживая ту дистанцию, которая обещает близость, но еще не дает ее.
Так они танцевали — в еще пустом ресторане, мозг и музыка контролировали каждый их шаг и жест. Красавчик пытался добиться того, чтобы Алена оплыла в его руках и сдалась, а Алена, чуть-чуть отстраняясь, дразнила партнера, фигурой и насмешливой улыбкой выражая свой лукавый вызов его непререкаемой власти.
Музыканты заметили эту дуэль, включились в нее своими смычками и клавишами. Следя за их танцем, они стали акцентировать его переходы и па, и заметили, что оба дуэлянта, касаясь друг друга то грудью, то ногами, с какогото момента вдруг забыли о своей дуэли и зажглись уже не искусственной и наигранной, а подлинной страстью и вожделением.
Воодушевившись этим открытием, музыканты поддали, что называется, жару, взяли своей темпераментной музыкой верх над этими танцорами и повели их к самозабвению.
У Алены приоткрылись губы и углубилось дыхание.
Красавчик прильнул к Алене, они обнялись, преодолев все барьеры и дистанции, и это было уже полное, слитное, страстное объятие в танце с синхронностью каждого движения, как при полной физической близости.
Перед глазами Алены замелькали люстры… зеркала… и ее детские на стене рисунки Принца… и огромные окна ресторана «Фукетс», за которыми начиналось шумное новогоднее шествие… и глаза Красавчика… и какие-то давно забытые мужские лица, прилипшие с наружной стороны к окнам ресторана, лица, похожие на лицо пакистанца Джамила, которому Красавчик втюрил когда-то бомбу для Бен Ладена…
Но Алена не узнала Джамила, она продолжала танцевать с Красавчиком, зажигая его и зажигаясь сама.
Музыка оборвалась, танго закончилось, музыканты негромко похлопали танцорам, Красавчик и Алена, обнявшись, пошли к своему столику, он интимно сказал по дороге:
— Здесь полно отелей, пошли…
— Нет, побежали! — страстно шепнула она и подхватила со стула свою сумочку и норковую шубку.
А Красавчик по-французски сказал подскочившему официанту:
— Мсье, мы скоро вернемся.
— Не спешите, — понимающе усмехнулся тот. — Успехов!..
Взявшись за руки, словно влюбленные школьники, Алена и Красавчик почти бегом выскочили из ресторана и — сквозь толпу новогоднего шествия — с хохотом понеслись сначала по Шанз Элизе, потом свернули в боковую улицу и вбежали в первый попавшийся отель.
— Любую комнату! — Красавчик положил на стойку администратора свою кредитную карточку и тысячу франков.
— Мсье, — сказал администратор, — Новый год, все забито.
Красавчик молча положил на стойку еще тысячу франков… еще…
Администратор потянулся к доске с ключами, висевшей на стене у него за спиной.
— Быстрей! — сказал Красавчик.
Администратор снял ключ с крючка с номером 45.
— Комната 45, третий этаж…
Красавчик и Алена, держась за руки, побежали вверх по лестнице, ворвались в номер и, даже не раздевшись до конца, бросились в кровать.
Это было какое-то звериное, животное нетерпение растерзать и уничтожить друг друга… которое затем, совершенно неожиданно для игроков, холодно разыгравших всю предыдущую видимость вспыхнувшей страсти, вдруг перешло в истинно трепетное вожделение и ненасытное нежное слияние, апофеоз их пятилетней борьбы и любви…
А когда наконец это первое нетерпение было удовлетворено, Красавчик потянулся рукой к сумочке Алены, открыл ее, достал пистолет и протянул его Алене.
— Ну… Теперь ты можешь меня убить…
Алена посмотрела ему в глаза.
— Ты же за этим прилетела, — сказал он.
— Дай сигарету, — попросила она.
