120
Поезд миновал Котлас, Ухту, Печору и все тянул и тянул на северо-восток вдоль редеющих лесов, потом через какието унылые болота, потом по безлюдной тундре и наконец через двое суток привез ее в Верхнюю Инту. На вокзале Алена вышла из вагона с переселенцами, беженцами с Кавказа и бритыми под ноль новобранцами. На пыльной привокзальной площади показала отцовскую открытку одному милиционеру, второму, потом — какому-то престарелому бичу, который ошивался тут у пивного бара, приставая ко всем с просьбой оставить ему «пену допить».
— А на пиво найдешь, дочка? — спросил он, разглядывая открытку.
Алена дала ему десятку, бич сказал:
— Сядешь на шестой автобус, доедешь до конца, там и будет твой лагерь.
Действительно, проехав через Большую Инту, автобус выкатил куда-то в тундру и почти сразу пошел вдоль заборов из колючей проволоки, мимо лагерных зон и бараков. Водитель то и дело объявлял остановки:
— Лагерь пятьдесят второй… Лагерь пятьдесят третий… Лагерь пятьдесят четвертый…
На этих остановках из автобуса выходили в основном женщины с тяжелыми сумками в руках и, меся сапогами топкую грязь, шли к лагерным воротам.
— Последняя остановка, — объявил водитель. — Пятьдесят шестой лагерь. Девушки, вам выходить.
Алена и еще три женщины вышли из опустевшего автобуса и по грязи пошли к проходной лагерного КПП. За воротами КПП, в зоне зеки, одетые в серые телогрейки, строились в колонну перед выходом на работу. Командовали построением низкорослый пожилой майор и молоденький лейтенант.
Алена дождалась своей очереди к зарешеченному окошку КПП, сказала дежурному сержанту:
— Мне Бочкарева Петра Ивановича.
Сержант провел пальцем по короткому списку и поднял глаза на Алену:
— У вас свидание назначено?
— Нет. Но мне его найти надо.
— Найти? А что случилось?
— Ничего не случилось. Я его дочка. Мы его потеряли, понимаешь? Будь человеком, помоги найти.
— Не понял, — сказал сержант. — Он у нас тут сидит?
Алена подала ему открытку отца.
— Что это? — спросил сержант.
— Почитай…
Сержант прочел открытку, посмотрел на штемпель и присвистнул от удивления.
— Дак это ж когда было! Когда тут политзеки сидели. Их давно выпустили, ты чего?!
— Но к нам он не вернулся, понимаешь? Мне нужно знать: он отсюда живой вышел или?..
Сержант смотрел на нее в изумлении, Алена попросила:
— Пожалуйста! Это мой отец. Я его никогда не видела…
Сержант снял трубку со старого телефонного аппарата, потом положил ее на место, встал и ушел из будки в зону, во двор, к низкорослому майору, который командовал построением зеков. Через открытую дверь КПП Алена видела, как сержант козырнул этому майору и стал что-то говорить, показывая то на КПП, то на Аленину открытку. Майор взял открытку, прочел, посмотрел в сторону Алены и, отдав какое-то распоряжение лейтенанту, через тамбур КПП вышел к Алене.
— Здравствуйте. Вы дочь Бочкарева?
— Да.
— Я майор Буров, начальник по режиму. Ваш отец вышел отсюда живой. В восемьдесят седьмом. Я не знаю, что с ним потом сталось, у нас нет таких данных. Но я его помню и могу вам сказать: это исключительный человек! Давайте пройдемся… — И он повел Алену вдоль лагерного забора, говоря: — Понимаете, вы новое поколение, вам трудно понять то время. Раньше тут был лагерь для диссидентов. Точнее, здесь их ломали — сажали к уголовникам, чтобы те их били, опускали. Вы понимаете?
Алена кивнула.
— Нет, — сказал майор. — Вы не понимаете. Но это и к лучшему. Вашего отца не сломали и не опустили. Больше того: он тут пользовался большим уважением. Вы хоть знаете, за что он сидел?
— Нет…
— За самиздат, за инструкцию «Как вести себя в КГБ». То есть это был настоящий правозащитник, серьезный, он объяснял людям, как не ломаться на допросах, не врать и не сдавать своих. И за это ему, конечно, дали по полной, на всю катушку. И выпустили последним, он отсидел от звонка до звонка. Потому что он и здесь стал за зеков права качать, письма писал за них в Верховный суд, в ЮНЕСКО, в ООН. Я тогда только начинал тут служить, но хорошо его помню. Стоящий был мужик, настоящий.
— А как же мне найти его?
— То есть он после этой открытки вам больше не писал?
— Нет.
— Даже после выхода отсюда?
— Да.
Майор крутанул головой:
— Кремень мужик… Знаете, что я вам скажу? Попробуйте поискать его через Елену Боннэр.
— А кто это?
— А вот это стыдно, девушка! Это вы должны знать. Боннэр — вдова академика Сахарова. «Мемориал», диссидентское общество. Уж они-то должны его знать…
121
«Мемориал», общество победителей коммунистического строя, оказался на удивление бедной и тесной конторой, заваленной стопками пожелтевших брошюр, книгами Солженицына и Буковского, старыми транспарантами «Долой КПСС!» и пишущими машинками образца 70-х годов…
Зато первый же сотрудник, к которому еще в коридоре обратилась Алена, пылко воскликнул:
— Вы дочка Бочкарева?
— Да…
— Товарищи! — вдруг крикнул он на весь коридор. — Смотрите, кто к нам пришел! Дочка Бочкарева! Нет, вы посмотрите, какая красавица!
Из дверей всех комнат стали выглядывать пожилые мужчины и женщины. Они окружили Алену, заговорили наперебой:
— Ваш отец герой!
— Он стольким помог!
— Он меня спас!
— Его же пытали в ГБ! Он никого не выдал…
— Боже мой, я и не знала, что у него есть дети!
— Девушка, как вас звать?
— Конечно, мы знаем его адрес! Он же в Москве.
— Сколько лет вы его не видели? Пятнадцать?! Боже мой!..
— Но вы должны ему помочь…
— Его адрес: Косов переулок, 16, квартира 53.
— Но имейте в виду: он не простой человек…
И вот она поднимается по выщербленным ступеням допотопной лестницы, вдоль грязной стены, украшенной наскальной живописью акселератов… Третий этаж… Четвертый… С каждым шагом ее решимость убавляется, ведь она шла к этой лестнице долгих пятнадцать лет…
