К Джонатану подошел администратор.
— Вас кто-то спрашивает, месье.
У входа стоял человек, внимательно изучавший правила поведения в гостинице.
— Месье, вы хотели меня видеть?
Человек обернулся. Это был высокий старик с грубым лицом, изрезанным многочисленными шрамами. Глубоко сидевшие в орбитах глаза сверкали болезненным блеском.
— Месье Джонатан? Моя фамилия вам ничего не скажет. Пойдемте в ваш номер, там будет спокойнее.
Как только Джонатан закрыл дверь, старик произнес дрожащим голосом:
— Вы не имели права, сударь! Никакого!
— О каком праве идет речь?
— О праве лишить ребенка его настоящей семьи, родной! Из-за вас больной мужчина и женщина- инвалид места себе не находят. А ведь они заслужили мир и покой. Им нужна была самая малость: малышка со смеющимися глазками, только и всего. Но вам понадобилось лишить их и этой нехитрой радости. Кто вам заплатил: отец, мать или кузены?
— Не понимаю, на что вы намекаете.
— Не надо прикидываться дурачком. Вам прекрасно известно, что я говорю о маленькой Эдне Коллинз. Как смеют ее недостойные родственники претендовать на то, чтобы забрать ее, когда ее ждут домашний очаг, как у всех, и нормальная жизнь? Не скрою, ее приемный отец болен, но еще большую привязанность испытываешь к тому, у кого слабое здоровье. Не скрою, ее мать — инвалид, но неужели вы посмеете ее в этом упрекнуть? Они нуждались в этом маленьком существе, не могли без него обойтись. Верните ребенка, вы сделаете доброе дело и сами получите от этого удовольствие.
— Как выглядит Эдна Коллинз?
— Вы знаете ее не хуже меня. Ей пять лет, у нее темные волосы и карие глаза. Ей оперировали заячью губу. Отдайте мне ребенка, и вы не пожалеете.
— Вы ошиблись, месье. Я не знаю никакой Эдны Коллинз. Я путешествую со своей дочерью. Она рыжая и ей десять.
— Чепуха. Я навел справки. Это не ваша дочь, а Эдна Коллинз!
— Удостоверьтесь сами.
Джонатан распахнул дверь в гостиную и обнаружил, что Ангины нет. Старик пришел в ярость.
— Ах так! Я вам еще покажу!
Когда непрошеный гость ушел, Ангина покинула убежище и вылезла из-под стола.
— Уф! Я думала, он меня найдет!
— Вы знаете этого человека?
— Разумеется, это Кольбертов.
— Вам известна девочка по имени Эдна Коллинз?
— Нет. Но я знакома с Томасом Коллинзом. Это мой министр финансов.
Дождь припустил еще сильнее. Студент-иностранец, сидящий за соседним столиком, писал письмо. Джонатан заказал две чашки шоколада и булочки.
— Как пишется «я заплатил»? — поинтересовался студент.
— Можно написать «яз уплотил», «йазу плотил» и даже «язупло тилл», если денег хватит, — ответила Ангина.
Дожидаясь приемного часа у Канцлера, они отправились за покупками на базар, расположенный напротив муниципальной тюрьмы. Джонатан купил всяческой одежды, продуктов и куклу. Принцесса украла кружевной комплект — лифчик и пояс — и вдобавок пару чулок в сеточку.
Глава пятнадцатая
Канцлер выглядел весьма удрученным. Распластавшись на подстилке, он блуждал по стенам невеселым взглядом. Однако при виде посетителей его глаза оживились.
— Жил-был мальчик по имени Пишник. Его съел волк. Малыш был таким хитрым, что никто ничего не заметил.
— Как вы поживаете? — осведомился Джонатан.
— Никак, мой мальчик. Мне недостает забот, и я плохо себя чувствую. Вовсе не потому, что я сижу в тюрьме. Я всегда мечтал провести жизнь в заключении. Еще в детстве я жаждал оказаться в камере. Мои приятели оттуда почти не вылезали. Но мои родители не были бедняками. Я обожаю тюрьму. Тут можно подумать об уделе человеческом, поразмышлять о тайнах бытия, мысленно общаться с людьми так, как они того заслуживают. Я бы начал писать мемуары, если бы у меня с собой был мой сундучок… Знаете, я немного забывчив и на всякий случай каждый раз, когда в моей жизни случается нечто значительное, я завязываю узелок на платке и кладу его в сундук. Ужас в том, что его здесь нет, а выпить нечего. Умираю от жажды.
— Вам купить пару бутылочек?
— Несправедливость заключается в том, мой милый, что заключенным спиртное не положено. Вот я и печалюсь. Я думаю о вас, о Принцессе и Казне. Поверьте, причин для радости нет.
Несчастный разразился приступом истерического хохота, который даже не пытался унять.
— Вот видите, у меня неестественный смех.
Джонатан поведал ему о визите к адвокату, который с оптимизмом рассуждал об исходе дела. Канцлер совсем сник.
— Когда адвокат рассуждает с оптимизмом, это дурной знак. Подозреваю, что придется провести последние денечки в застенке. Мне было бы спокойнее, если бы адвокат оказался неврастеником.
Ангина пощупала кровать.
— Матрас мягкий. Хорошо питаетесь?
— Не жалуюсь. Но когда нечем запить, Принцесса, кусок в горло не лезет. Надзиратель обязан кормить меня с ложечки. Кроме того, мне требуется какая-нибудь еще неопубликованная сказочка, иначе я отказываюсь глотать. Они очень боятся, что я устрою голодовку.
Внезапно Герцог де Витамин вскочил, истошно заорав:
— Крыса!
Джонатан и Ангина удивленно переглянулись.
— Никакой крысы там нет, славный Канцлер.
— Разве? Значит, опять моя Печенка бесчинствует!
— Печень на вас крыс насылает? Невероятно!
— Она частенько проделывает со мной подобные фокусы. Один мой знакомый юноша, Пауль Пробст, проснулся как-то ночью от удушья. Открыв глаза, он увидел у себя на груди крысу. Он отшвырнул ее в дальний угол комнаты, накинул на нее пиджак и, видимо, убил ее, поскольку она больше не подавала признаков жизни. Тогда Пробст обернул ее пиджаком и выбросил в окно, а жил он на шестом этаже. Он увидел, как крыса шлепнулась на мостовую, а пиджак еще долго планировал. Пробст кубарем скатился с лестницы и приблизился к крысе в тот момент, когда животное содрогалось в последних конвульсиях. Так вот: во всем была повинна его Печенка, потому что после этого он стал принимать какие-то таблеточки, и крысы исчезли навсегда.
Пьяница вытащил клетчатый платок и утер слезы, катившиеся по щекам.
— Вы плачете, Канцлер?
— Бедняжка моя, мне хотелось бы, чтобы вы жили у дядюшки, в безопасности. У меня было бы гораздо меньше бед. Я смог бы подумать о великих планах на будущее.
— О вашей поездке в Америку? О карьере певца?
— Да, Принцесса. Я ежедневно упражняюсь, чтобы стать звездой первой величины. И я значительно преуспел в этом. Когда я пою, надзиратель обливается слезами. Вчера он сообщил мне, что, слушая меня,
