– Первой умерла Миллисент Суит. Ее смерть оказалась столь внезапной, что «ПЭФ» не успел вовремя взять ситуацию под контроль.
– Она умерла быстро и от множества разнообразных раковых опухолей, – подтвердил догадку Айзенменгера Розенталь. – Протей продемонстрировал свою эффективность. Я бы сказал, даже чрезмерную эффективность, о которой до того момента никто и не подозревал. Совершенно ясно, что смерть Суит не была естественной, и мы не могли допустить, чтобы этот факт получил огласку. Нам пришлось взять ситуацию под контроль.
– Марк Хартман.
– Да. Решить вопрос с ним оказалось проще пареной репы.
Елена время от времени поглядывала на револьвер Бочдалека. Напарник Розенталя держал указательный палец возле курка, но не на курке.
Розенталь зевнул:
– Как ни интересен ваш рассказ, доктор, но на дворе уже ночь, и, полагаю, нам пора заканчивать.
Тем временем буря за окном разыгралась с новой силой. Темнота еще не сгустилась окончательно, но свет, лившийся в окна, уже был достаточно тусклым.
Затянувшееся молчание нарушил Штейн.
– Что вы теперь собираетесь делать? – спросил он. Наверное, это был самый бессмысленный вопрос из всех, которые Розенталь слышал в своей жизни; тем не менее он счел необходимым дать на него исчерпывающий ответ.
– Убрать всех, – беспристрастно произнес он.
– Фосфорная бомба. Очень эффективная вещь – сгорает без следа, так что от вас не останется даже горсти пепла, – любезно пояснил Бочдалек.
– Так же вы избавились и от Жан-Жака?
Бочдалек не успел ответить, потому что в этот момент раздался громкий и настойчивый стук в дверь. Он эхом прокатился по прихожей и ворвался в комнату. Розенталь как кошка метнулся к окну и осторожно отогнул край занавески. Окинув взглядом улицу, он отступил на несколько шагов.
– Полиция, – бросил он Бочдалеку.
– А я-то думал, ты держишь ситуацию под контролем. – Ответ напарника прозвучал как издевка.
– На протяжении нескольких миль дорога была пуста! – огрызнулся в ответ Розенталь.
Тем временем стук в дверь повторился, на этот раз значительно более настойчивый.
Розенталь кивнул Штейну:
– Пошли.
Старик заколебался, но тем не менее встал. Палец Бочдалека вернулся на спусковой крючок, и револьвер в его руке вновь занял горизонтальное положение. Розенталь схватил Штейна за руку и потащил в прихожую. Бочдалек, не сводя глаз с остальных, предупредил ледяным голосом:
– Все сидят смирно и тихо, как послушные детки.
Уже в прихожей Розенталь прошептал Штейну:
– Накиньте цепочку, откройте дверь, и, кто бы за ней ни оказался, он ничего не должен заподозрить. Тактично отправьте его восвояси. Все понятно?
– Но…
– Никаких «но»! Ясно?
На этот раз Розенталь для пущей убедительности уткнул дуло револьвера старику под ребра. Тому не оставалось ничего иного, как набросить цепочку и приоткрыть дверь, впустив в дом холод и сырость.
– Профессор Штейн?
Стоявший на пороге увидел в приоткрытую щель, что старик кивнул.
– Я сержант Маккаллум, с материка. Если помните, мы встречались года полтора назад, после пожара.
Старик снова кивнул, но, по-видимому, не имел намерения вспоминать Маккаллума. Более того, сержанту показалось, что Штейн чувствует себя слегка не в своей тарелке. Но еще более странным ему показалось то, что старик запирал дверь на цепочку, – и это не где-нибудь в Глазго, а здесь, на Роуне.
– Могу я войти? У меня к вам разговор.
Старик замотал головой:
– Нет. Нет. Это невозможно.
Маккаллум замерз и промок до нитки. Надвигалась унылая северная ночь, и ему вовсе не улыбалось и дальше торчать на улице. Он не понимал, почему старик не позволяет ему сделать два шага, чтобы он мог хоть на какое-то время оказаться в тепле. Штейн поселился на Роуне не так давно, но это не дает ему права быть негостеприимным. Сержант посмотрел вправо, где, дрожа от холода и дождя, притаилась Беверли. Та кивком велела ему продолжать разговор.
– Вы уверены, сэр? Здесь очень неуютно, честное слово.
– Нет! Это невозможно. Я… Я нездоров. Вы можете заразиться. Говорите, что вам нужно, и уходите.
В гостиную из-под двери тянуло сквозняком. Айзенменгер, Елена, Карлос и Бочдалек могли слышать только ответы старика – голос того, кто находился на улице, заглушал шум ветра и дождя. К этому одностороннему разговору особенно внимательно прислушивался Бочдалек, и, хотя он не спускал глаз с пленников, его внимание в основном было обращено к входной двери. Елена и Айзенменгер переглянулись, и она кивком указала на Бочдалека.
«Господи! Она, наверное, шутит!»
Но Елена и не думала шутить, и она подтвердила серьезность своих намерений очередным едва заметным кивком, со всей очевидностью намекая на то, что нужно выбить оружие из рук Бочдалека.
«Она что, самоубийца? Ради всего святого, он же профессиональный киллер! Это же не голливудский блокбастер».
Всем своим видом Айзенменгер отчаянно старался убедить Елену не принимать никаких скоропалительных решений, последствия которых могли оказаться непоправимыми. Но Елена либо неверно понимала доктора, либо не хотела замечать его укоризненное покачивание головой и многозначительные гримасы. Взгляд ее обрел твердость и уверенность.
Айзенменгер, полагая, что с таким же успехом он мог бы противиться движению Земли вокруг Солнца, решил, что должен как-то помочь Елене. Задачу им облегчало то, что они не были связаны.
Понимая, что каждое его действие или слово может иметь плачевные последствия, и чувствуя, что его постепенно охватывает оцепенение, Айзенменгер неожиданно заявил Бочдалеку:
– Теперь ему придется убрать и вас. Сегодня вы услышали слишком много.
Бочдалек повернулся к доктору и, не скрывая издевки в голосе, переспросил:
– Вы так считаете?
– Розенталь уничтожает всех, кто знает о Протее. Он думает, что мы последние. И вы в том числе.
Бочдалек уверенно покачал головой:
– Не-а, меня он не убьет. Мы напарники. Скольких людей мы с ним отправили на тот свет! – Последнюю фразу он произнес с нескрываемой гордостью.
Айзенменгер видел, что Елена уже приготовилась действовать. Бочдалек время от времени поглядывал то на нее, то на Карлоса, но поглядывал так, между прочим. Чтобы отвлечь его внимание, Айзенменгер с презрением спросил:
– Вы убивали тех, кто действительно заслуживал смерти? Или невинных? Детей, например? Калек, слепых, психически больных?
От такого напора Бочдалек опешил, и Айзенменгер испугался, что перегнул палку. В глазах профессионального убийцы он прочитал желание немедленно расправиться с обидчиком, но уже через секунду Бочдалек осклабился и его разобрал хохот.
В этот момент Елена изловчилась и ударила ногой по револьверу. Айзенменгер подался вперед, но
