далеки друг от друга эти два человека — Бернард и Сугерий — между ними царило полное согласие. За двадцать лет до того Сугерий, вняв голосу святого Бернарда, полностью пересмотрел свой образ жизни. В том, что касалось лично его, он повиновался решительному призыву к евангельской бедности, с которым цистерцианец обратился к Церкви своего времени: с тех пор из кельи настоятеля Сен-Дени было изгнано все, кроме распятия, а питался он так же скудно, как любой из монахов. Но всю свою страсть к роскоши он перенес на монастырскую церковь.
И невозможно понять Алиенору, если не учитывать этого фона, неотделимого как от нее самой, так и от ее эпохи: любви к роскоши, заметной везде и во всем, от церквей, сверху донизу украшенных росписями и озаренных огнями тысяч свечей, играющими на драгоценных крестах, до рыцарских романов, в которых герои в сверкающих доспехах вступали в невероятные битвы и предавались ослепительным грезам. Черта эпохи, проявлявшаяся в самых различных формах, от мистики света, которая впоследствии расцветет как в готической архитектуре, так и в серьезнейших философских трактатах, таких, как труды Робера Гроссетеста или святого Бонавентуры, до пристрастия к
Святилище сверкает во всем своем великолепии,
Блистает роскошью
Творение, залитое новым светом.
Праздники уже подходили к концу, когда в монастырской приемной состоялась, наконец, встреча, о которой Алиенора просила Бернарда Клервоского. Удивительная пара: безрассудная королева и святой. Алиенора сияла юной, вполне земной, вполне плотской красотой; о том, что она была красива, и о том, сколь ослепительной была ее красота, свидетельствуют современники, — правда, следуя досадному для нас обычаю того времени, они не оставили нам никаких подробностей на этот счет, удовольствовавшись сообщением, что Алиенора была
Стройное тело, светлые глаза, прекрасное чело, ясное лицо, белокурые волосы, облик смеющийся и ясный…
В XII в. люди были решительно склонны к светлым тонам.
И можно считать, что ей вполне подходит описание, оставленное нам поэтом более позднего времени, Раулем де Суассоном, и вполне исчерпывающее собой средневековый идеал красоты:
У моей Дамы, как, мне кажется,
Веселые светлые глаза, темные брови,
Красивые золотые волосы,
Прекрасный лоб, хорошо посаженный прямой нос,
Кожа цвета лилий и роз,
Алый и нежный рот,
Белая, без всякого загара шея,
Сияющая белизной грудь;
Любезной, приветливой и веселой
Сотворил ее Господь Бог.
И вот теперь перед этой красавицей стоял удивительный человек, о котором, кстати, мы располагаем несколько более подробными сведениями, поскольку святость больше всего привлекала людей того времени, и они старались как можно полнее, ничего не упустив, сохранить память о земной жизни святого. Мы знаем, что Бернард тоже был красив, что в молодости он, как рассказал нам Гильом де Сен-Тьерри, был «более опасен для мира, чем мир для него». Он был высоким, с очень тонкой кожей и рыжими, быстро седеющими волосами. Но к тому времени, как состоялась описываемая встреча (Бернарду тогда уже исполнилось пятьдесят четыре года, он умер четыре года спустя), он полностью преобразился внешне под влиянием внутренней жизни; нечто подобное мы можем видеть, к примеру, на последних фотографиях отца Шарля де Фуко. «Его тело, истощенное постами и добровольными лишениями, его бледность почти лишают материальности его облик». (Вибальд из Ставело) Один из современников сказал о нем: «Это Глас». Духовный жар буквально сжег его плоть, и он, подобно Иоанну Крестителю, обратился в слово. «Один только вид этого человека, — говорили о нем, — убеждал слушателей прежде, чем он успевал открыть рот».
Тем не менее, у Алиеноры хватило самообладания на то, чтобы внятно рассказать, какая тревога ее снедает: вот уже скоро семь лет, как она живет с королем, и все еще остается бесплодной; в первые годы еще теплилась быстро угасшая надежда, но теперь она и не надеется на появление столь желанного ребенка. Поможет ли заступничество Бернарда Клервоского добиться от Неба этой милости?
Ответ монаха был таким же прямым, как его огненный взгляд, перед которым некогда отступил отец Алиеноры: «Стремитесь к миру в вашем королевстве, и обещаю вам, что Господь в своем милосердии даст вам то, о чем вы просите».
Меньше чем через год в стране, где настал мир, у королевской четы родилась девочка, которую в честь Царицы Небесной назвали Марией.
V
К Иерусалиму…
Кто называет меня алчным, тот прав,
И я жажду далекой любви;
Ибо никакая радость так меня не влечет,
Как наслаждение далекой любовью.
Сколько повозок, сколько же здесь повозок! Их цепочка растянулась на многие лье; и крестьяне стекались со всех сторон, бросив сенокос, и удивлялись при виде такого огромного обоза. Могучие кони тащили тяжелые четырехколесные возы, на которых громоздились окованные железом сундуки и до следующей стоянки были свалены свернутые палатки: все это было заботливо накрыто чехлами из кожи или толстого полотна.
Но, если длина обоза и огромное количество возов, говорившее о богатстве, восхищали рейнландских крестьян, то у окружения французского короля они вызывали совершенно другие чувства: здесь с беспокойством спрашивали себя, как войско с таким обозом сможет выстоять против врага и избежать его ловушек.
