причина идти в бой одному, без своих воинов.
Поэтому Конан схватился с разбойниками, опередив Фарада всего на несколько шагов, а Фарад всего на несколько шагов опережал других афгулов. Бетина бежала в арьергарде, но как раз перед тем, как выхватить меч, Конан услышал ее пронзительный крик:
— Оставь одного и мне, Конан!
Конан выругался и рассмеялся, не переводя дыхания. Он не нуждался ни в каких советах, а Бетина открыла врагу свое присутствие. Он был бы рад оставить ей одного-двух живых врагов, но гадал, а переживет ли она свою первую битву. Осознание того, что ты держал на лезвии меча жизнь другого человека, отрезвляло большинство воинов, а те, кого оно не отрезвляло, походили на бешеных собак, и чем быстрее их убивали, тем лучше.
Земля под ногами у Конана провалилась. Он превратил падение в сальто и вскочил на ноги со ртом, полным песка, но с мечом в руке. Киммериец очутился так близко к своему первому противнику, что ему едва хватило времени парировать удар вражеского талвара.
Ответный удар Конана обезоружил воина, и, когда тот попятился назад, уступая место лучше вооруженным товарищам, киммериец дал ему уйти. Конану было не слишком-то приятно убивать врагов, которые, как дети, даже защитить себя не могут. То есть дети иных стран, а не Киммерии.
Конан зарубил двух воинов, так толком и не разглядев их. Третий доказал, что он отнюдь не дитя, проникнув длинным кинжалом под защиту киммерийца. Конан шарахнул его кулаком по ребрам, а когда разбойник согнулся, врезал ему коленом в челюсть. И челюсть, и шея сломались от такого удара, и воин безжизненно рухнул наземь.
К этому времени почва вокруг Конана стала скользкой от крови и заваленной мертвыми или умирающими. К счастью, теперь киммериец мог наступать, потому что с обоих флангов подоспели афгулы, и Конан слышал, как лязгают их клинки, встречаясь с клинками разбойников.
Он не видел, как подбежала Бетина, пока она не промчалась мимо него, устремившись в гущу врагов. Как ее не проткнули свои же по ошибке, осталось тайной, ведомой лишь богам сражений, а Конан сомневался, что те когда-либо захотят поделиться своими знаниями с честными воинами.
Он ничуть не сомневался в том, что Бетине грозит смертельная опасность или будет грозить в тот же миг, как враг поймет, что она — слабая девушка.
Спасли Бетину скорость и сила киммерийца вместе с тугодумностью разбойников и ее собственным умелым клинком. Оказалось, девушка не разделяла чудаковатых представлений о честной схватке. Своего первого воина она завалила, заколов его в спину. Его вопль предупредил товарищей, но жизнь вылетела из тела, когда Бетина выдернула из его спины кинжал и приготовилась встретить новых противников.
Один из них, казалось, лишился мужества, увидев, что ему придется сражаться с женщиной. Конану даже не понадобился меч, чтобы победить его. Быстрый пинок свалил разбойника на землю с раздробленным коленом, а другая нога Конана ударила ему по руке, отправив талвар в темноту.
Следующий противник Бетины оказался очень опасным. Он был вооружен лишь кинжалом, но обладал гибкостью и проворством кошки. Отразив удар экинарийского клинка, он схватил девушку за волосы. Бетина охнула от боли и попыталась ударить противника коленом в пах. Это лишило ее равновесия, и оба противника упали, причем разбойник оказался сверху.
Тем не менее, Бетина дралась молча и не сдавалась. Однако большая сила и вес разбойника угрожали постепенно склонить чашу весов на его сторону. Все ниже опускалось острие кинжала, приближаясь к груди девушки.
Но разбойник лишь одно мгновение упивался предстоящей победой, прежде чем его забрала смерть. Пальцы Конана схватили его за волосы и рывком подняли на ноги, а меч киммерийца, описав дугу, рассек ему хребет, почти перерубив надвое грудную клетку.
Бетина вскочила на ноги вся бледная. Ее одежды были залиты кровью врагов.
— Этот твой, — кивнула она Конану. Глаза у нее были неестественно расширены, а рот приоткрыт, хотя голос казался замечательно ровным для столь недавно оперившегося воина. В этот миг губы девушки показались киммерийцу более полными, чем раньше, и еще более влекущими, хотя он вообще-то и раньше не находил в них изъянов.
— Берегись! — закричала Бетина.
Конан метнулся, как показалось приближающемуся к нему сзади врагу, сразу в трех направлениях. Затем появившийся из ниоткуда меч вонзился в горло нападавшему. Голова его свесилась набок, почти отсеченная от туловища, но он оставался на ногах достаточно долго, чтобы загородить дорогу своему товарищу.
Это дало Бетине время подготовиться. Когда очередная жертва Конана упала, и его товарищ обогнул киммерийца с фланга, Бетина нанесла удар. Она прыгнула вперед из низкой стойки, вонзив нож в горло напавшего. Тот носил латный воротник из дубленой кожи, но вместо того, чтобы отразить или задержать клинок Бетины, он направил ее удар вверх. Острие кинжала вспороло горло разбойника. Клинок не достал до мозга, он был слишком коротким, да и рука Бетины оказалась не достаточно сильна, чтобы вогнать острие так далеко. Но она убила врага точно так же, как мог сделать это клинок самого Конана.
— А этот — твой, — сказал Конан. — Я засвидетельствую это перед богами и людьми.
На какой-то миг ему показалось, что девушка собирается поцеловать или даже обнять его. И тот и другой поступок был бы достойной сожаления глупостью на поле боя. Однако девушка удержалась, а затем они снова закружились в вихре битвы. Им пришлось надолго встать спиной к спине и защищаться. Неудачная поза для обмена поцелуями, даже если руки свободны.
Общими усилиями Конан, Бетина и афгулы перебили или отогнали большинство разбойников. Теперь те, кто уцелел, держались на почтительном расстоянии. У одного из разбойников оказался лук, и он не побоялся попасть в своих. Стрелы засвистели вокруг Конана и Бетины.
— Лучше ложись, девочка!
— Я не девочка, а этот лучник и в верблюда не попадет в собственном шатре.
— Может быть, но и худшие лучники, случалось, убивали хороших людей.
Киммериец подхватил Бетину и швырнул в канаву.
— Фарад?!
— Здесь, мой вождь.
— Побудь немного в обществе этой дамы. Если понадобится — сядь на нее верхом.
— Если ты это сделаешь, Фарад, то никакая женщина никогда больше не доставит тебе удовольствия, — воскликнула девушка.
— У меня разбито сердце.
— Я думала не о твоем сердце, Фарад.
Велев остальным афгулам оставаться на своих местах, Конан растворился в темноте. Он действовал вопреки своему боевому опыту, но его что-то тревожило. Всадники не поскакали в атаку на лагерь, хотя он все еще слышал ржание их лошадей неподалеку.
Да и третья труппа разбойников тоже не вступала в бой и вообще не показалась на глаза. При всем, что видел киммериец, они могли лишь погрузиться в землю или, отрастив крылья, улететь к звездам. Ему не хотелось покидать своих афгулов, но он знал, что в рядах туранцев не найдется воина, более способного к ночной разведке, чем он сам. Если кто и мог узнать, почему всадники не нападали, то только киммериец.
Конан дважды чуть не поплатился жизнью за ответы на свои вопросы. Первый раз это произошло, когда он обогнул отрог невысокого песчаного бархана и наткнулся на группу лежавших в засаде дикарей. Те лежали как мертвые, и даже уши Конана не уловили в ночи их дыхания. Конан же двигался с такой кошачьей грацией, что воины, прислушивающиеся к совсем другим звукам, не услышали шагов северянина.
Четыре стрелы вылетели разом, и лишь милость богов (не говоря уж о собственном умении киммерийца молниеносно упасть и откатиться) не дала какой-нибудь из них причинить ему серьезного вреда. Конан подполз на расстояние вытянутой руки к ближайшему дикарю, выдернул его из укрытия, как мальчишка, срывающий с дерева грушу, и выставил его перед собой как щит.
— Кто ваш предводитель? — прошептал киммериец.
— Бетина, — ответил кто-то, и на него сразу зашикали несколько других воинов, явно не разобравшихся, в чем дело.
А затем голос, принадлежавший, как это ни невероятно, пожилой женщине, предложил:
— Встань-ка, чтобы я могла тебя разглядеть.
Конан ответил грубым предложением насчет того, что старуха могла сделать со своей идеей. Он услышал тихий смех. Смех, а не старушечье кудахтанье, который мог исходить от женщины едва ли старше Бетины.
— Нет. Клянусь Кромом, Митрой и всеми законными богами, я прокляну любого, кто тронет тебя без моего дозволения.
Конану пришло в голову, что если старуха, которой он не имел никаких оснований доверять, даст свое дозволение, то он станет покойником еще до того, упадет на землю. Второй раз лучники не промахнуться.
Но эти люди вели себя не как враги. Если они не были ему врагами, то не стоило обижать их. К тому же, Конан теперь разглядел головной убор человека, которого использовал как щит. Было еще слишком темно, чтобы разобрать цвета, но узор на головном уборе был такой же, как у Бетины.
Конан встал, не отпуская пленника.
— Отпусти Горока. — Старуха говорила тоном человека, привыкшего приказывать. «Кто она? Мать Бетины? Колдунья племени?» Кем бы они ни была, Конан решил, что к словам этой особы следует прислушаться. Хотя, прежде чем освободить Горока, он обнажил и меч, и кинжал.
— Да-с-с-с. — Единственное слово, которое прошипела старуха, неприятно напомнило Конану о звуках, слышимых в храмах Сета — Большого Змея, когда наступало время выпускать священных змей.
Конан поклялся, что если старуха сейчас превратится в змею, то это будет ее последним деянием в этом мире.
Но вместо этого старуха снова рассмеялась:
— Дурни! Это же тот воин, с которым путешествует Бетина! Я видела его во сне, и
