русская, образование незаконченное высшее, незамужняя, проживает на улице Огурцова, дом 16, корпус 2, квартира 79.
— Или проживала до последнего времени, — сказал Аникеев. — Сейчас миграция — страшное дело! Текут люди, как песок… Ну ладно, Ордынцев, бывай! Если что — звони…
Смутно припомнил теперь, что Кот называл ее Лара. Или Лора.
Нет, не должна была песчаной струйкой утечь отсюда Теслимовка. Недаром столько времени пасутся около ее дома патрули «Бетимпекса». Не понимаю почему, но они упорно ищут Кота здесь. Они ничего не знают про Лору-Лару, иначе бы установили ее адрес так же просто, как и я. Но они знают, что у Кота здесь где-то поблизости лежка. Поэтому не уходят. Они и сейчас, кстати, могут там топтаться.
Я прикрывал ненадолго глаза, и тогда начинало казаться, что Лена разгоняет машину до визга, что движение наше непрерывно и жутко ускоряется, зашкаливает спидометр, колеса отрываются и летят над дорогой — неизвестно куда.
Открывал в испуге глаза — Лена вела машину уверенно и ровно, она ехала точно.
Это не она разгоняла автомобиль, это скорость жизни нарастала. Как на кольцевых гонках — ужасающая скорость в бетонной монотонности, где реальностью движения является только ежесекундный смертельный риск…
Лена закурила новую сигарету и сообщила:
— У китайцев есть высокое понятие — культура молчаливой тишины. По-моему, мы с тобой подняли уровень этой культуры до неприличия. Поговори со мной, мой маленький босс! А то засну…
— Не спи, мое яблочко, — сказал я, как когда-то Кот повторял Теслимовке. — Не спи, а то в сугробе замерзнем. Мне почему-то очень тревожно… Ленушка, гони быстрее.
Было уже совсем светло, когда мы вкатили на улицу Огурцова. Светло и пусто, только далеко за перекрестком гулял одинокий бессонный болт с лохматой собакой.
— Вон табличка — корпус 2, — показала мне Лена на угол дома.
И тут я увидел Кота.
Из подъезда вышел здоровенный костистый мужик и вывел Кота. Они не шли вместе, а он его вывел — руки Кота были заведены за спину, не то связаны, не то замкнуты наручниками. Задержались на миг, и из дверей выпихнули молодую женщину, в которой я не сразу признал Теслимовку — ее конвоировал еще один урод с небольшим чемоданчиком в руке.
И время расслоилось.
Когда-то знающий все Хитрый Пес рассказывал нам, что в проливе Босфор два течения — быстрое верхнее бежит из Черного моря в Мраморное, а медленное донное втекает обратно. В половине пятого утра 17 августа 1998 года на улице Огурцова в Теплом Стане время расслоилось, как вода в Босфоре. Я плыл в бешеном потоке секунд вперед, а эти псы, как в рапиде, очень плавно текли навстречу.
До них было метров двадцать, они явно собирались пройти несколько шагов по тротуару, обходя припаркованную «Волгу», сойти на мостовую, пересечь дорогу и усесться в кофейного цвета «пятерку», за рулем которой сидел еще один обормот. Они вели Кота и Теслимовку вполне безмятежно — они были хозяевами пустой улицы, здесь не могло быть опасности, здесь никто не может помешать или оказать сопротивление. Гуляющий рассветный собаковод за перекрестком — не в счет. Они наверняка набиты пушками, как бронепоезд.
Спасибо тебе, моя гнусная профессия ловца людей, охотника за головами! Ты меня многому научила.
Я умею расслаивать время — я умею считать варианты в секунды. Этому нельзя было не научиться, потому что в таком «блице» у проигравшего падает не флажок, а башка.
— Вон они! — сказал я Лене быстро и спокойно. — Жди в машине. Мотор не выключай!
Схватил с заднего сиденья охапку цветов, всунул меж длинных стеблей «беретту» и вывалился на тротуар.
Я шел им навстречу — загулявший пингвин в смокинге, с огромным букетом лилий, похожих на хищных остроклювых птиц с алыми гребешками, и счастливо орал: «Ой, мама, шика дам я…»
На миг мелькнула мысль — кто они? «Бетимпексовцы»? Или наши — сафоновцы?
Да ладно! Какая разница! Это с ножа кормленные парни. Кто бы они ни были — оттуда, куда они вознамерились везти Кота, живым он не выйдет. А из яблочка его, Теслимовки, сделают компот.
Они остановились, напряглись, внимательно всматриваясь в меня, и я увидел или услышал — на всю пустынную улицу — их вздох облегчения. Нормальный, празднично-пьяный мудак, скорее всего со свадьбы! Я был в смокинге — как жених! Как официант! Как дирижер!
Конвой обогнул «Волгу», ступил с тротуара на мостовую, а я шел посреди дороги и вопил, как обоссаный: «Ой, мама, шика дам я!»
Кот! Котяра! Ты слышишь меня? Включайся, секунды бегут! Они у нас считанные, как друзья на белом свете!
Услышал!
Посмотрел, засмеялся, гад. И я на расстоянии почувствовал, как звенящей упругой силой налился он.
— Ребята! — орал я. — Вы местные? Где здесь этот долбаный восемнадцатый дом? Выручайте, земляки!..
— Пошел вон отсюда, — незло и не очень громко сказал костистый, шагавший перед Котом. Десять метров до них.
— Ну, в натуре! Цветы я должен отдать?
— Ты че, в отделении доспать хочешь? — спросил костистый. Они рядились под ментов!
Пять метров.
— Бля буду! Не найду, мне же домой не войти!..
Три метра.
— Эй, кореша, что вы как неродные…
Метр. Я протянул к костистому букет, нафаршированный пистолетом.
И тут Кот прыгнул. Никогда нигде никому — Ирине Родниной или Оксане Баюл, Гриценко или Пахомовой — не снился такой «двойной тулуп»! Без поддержки! С наручниками за спиной! Фантастической разножкой он с лета, как косой, срубил конвойного перед собой на асфальт и, не переводя дыхания, в плавном приземлении вломил ему коленом по яйцам.
Во времени, расслоенном, как босфорская вода, секунды этих падл текли очень плавно, зримо, рельефно, а мои неслись, как велосипедные спицы на солнце.
Бандаморда, ведущий Теслимовку, стал рапидно вытягивать правую руку из кармана, а чемодан — сука! — все равно не выпускал. Дурак, надо было держаться не за ручку чемодана, а за рукоятку пушки. Твой флажок на часах упал, как мои замечательные цветы-птицы опали на тротуар, обнажив «беретту», упертую ему в пузо.
— Стреляю, сука! — сказал я убедительно. — Не шевели рукой в кармане, потом дырки не заштопаешь…
И чтоб не искушать этого урода, неожиданно ударил лбом в лицо — хруст хрящей и его короткий вопль еще не стихли, а я уже вынимал из кармана его «Макарова».
— Сережа! Сзади!.. — полоснул улицу пронзительный Ленкин визг.
Я рухнул с подкатом и переворотом наземь и увидел, как от кофейного «Жигуля» бежит ко мне третий боец с пистолетом, вдруг харкнувшим коротким дымком. Взвизгнула рядом пуля, но еще не смолк гулкий тяжелый шлепок выстрела из «ТТ», как короткой злой серией татакнула очередь из автоматического браунинга, и бегущий подпрыгнул, споткнулся и стал медленно проседать, заваливаясь вперед, пока не врубился в мостовую. Я оглянулся — Лена стояла у капота нашего джипа, и в руках у нее плясал никелированный пистолет.
Значит, так, давайте договоримся: «лежачих не бьют» — это придумали лежачие, которые собрались убивать стоячих. Бьют и лежачих! Особенно если не хочешь прикончить, а собираешься всерьез отключить.
Вырубил я их. Переднему, которого так четко приземлил Кот, не повезло особенно — он поднял голову, высунул ее наружу из-под навалившегося Кота.
