А иначе как объяснить, что Пушкин, умнейший в русской истории человек, любил беспамятно пустую хорошенькую бабенку, которая его в грош не ставила и стеснялась его, а страстно обожала, наоборот, здорового блондинистого кавалергарда и не угомонилась, сука, пока не погубила единственного, избранника, гения, пришельца…
Глупо рассуждать об уме и любви, когда в твоих объятиях женщина, которая делает абсолютно неинтересным для тебя существование остальных трех миллиардов баб на земле…
Раздался телефонный звонок. Снова, и снова, и снова рвала утреннюю тишину тревожная трель, сигнал тревоги, знак беды.
— Не бери трубку, — испуганно сказала Марина.
— Этот номер знают всего три человека…
В пять утра? Включил с ненавистью и страхом телефон и услышал голос человека 1/43 — аппарат Президента.
— Александр Игнатьич, примите меры, если поспеваете… Сегодня — занавес. Ресурсы исчерпаны… Так сказать, технический дефолт…
Так, лавина поехала вниз. Положил трубку.
— У тебя проблемы? — спросила Марина.
— Да. Сегодня они станут проблемами всей страны…
Гул в голове. Руки немного дрожат. Я встал и начал быстро собираться.
Телефонный звонок вышвырнул меня из пространства счастья, он отсек все предыдущее, как гильотина отрубает и мечты, и воспоминания.
И снова зазвенел телефон. Многовато для закрытой линии в рассветный час! Рванул трубку — человек 1/42, Сафонов.
— Александр Игнатьич! Наш боец ненормальный, Серега Ордынцев, час назад уложил «бетимпексовский» патруль, который захватил Кота.
— Ордынцев?
— Вот именно…
— А где Кот?
— Я же говорю — его Ордынцев увез из Теплого Стана… Наш человек наблюдал.
— Только этого еще мне не хватало сегодня! У вас связь с Ордынцевым есть?
— Он отключил мобильник. Но мы его ведем, — заверил Сафонов. — Я уверен, он повез его к Ленке Остроумовой…
— К Лене? Остроумовой? Странно, — удивился я. — У него радиомаяк есть?
— Есть. Но я ничего не предпринимал — жду ваших указаний…
— Какие ты ждешь указания, Кузьмич? Я тебе вчера сказал — мне эта история уже поперек глотки! Сегодня же реши этот вопрос…
— Мне надо знать меру допустимых решений!
— Ты что, старая министерская крыса, ждешь от меня письменных резолюций? — взбесился я окончательно. — Не играй со мной! Я сказал — решить! Вот и действуй — по обстоятельствам…
— Есть! Решим по обстоятельствам!
Я обернулся — Марина лежала ничком, закопавшись лицом в подушки. Как в обмороке, как в коматозном сне.
Уже одетый, присел рядом с ней на край кровати, погладил ее нежно:
— Марина, сегодня ужасный день… Надо пережить его. Я должен выстоять сегодня… Потом мы сделаем все так, как ты говоришь. Я готов…
Ничего не ответила. Не пошевелилась. Ладно, надо пережить сегодняшний день.
Сергей Ордынцев: прощание
— Я Лору провожу на вокзал, — сказал я Коту. — А ты отсюда пока не высовывайся. Для тебя будет здоровее, а нам всем — поспокойнее…
Кот пробурчал под нос что-то досадливо-сердитое, ему было невыносимо быть ведомым, зависимым. Здравый смысл все-таки одолел кураж, он махнул рукой:
— Тогда не тяните Кота за душу — давайте прощаться…
Мы с Леной вышли на кухню, она притворила дверь и спросила:
— Солдатик, может, мне поехать с вами на вокзал?
Я помотал головой:
— Спасибо, не надо. Подержи тут Кота на сворке…
— Пустое! Он — самопрограммирующийся механизм. Его уговорить невозможно, проще убить…
Я посмотрел в ее круглое личико куклы Барби, подавшейся в банду.
— А тебе раньше приходилось стрелять в кого-нибудь?
— Конечно! В тетеревов, в зайцев, в лося стреляла… Меня отец лет с двенадцати брал на охоту!
— Ну, это все-таки другое!
— Естественно, другое! — подтвердила Лена. — Зверюшек потом, когда запал уходит, жалко до слез… А этих шакалов… Потом жалела, что яйца ему не отстрелила…
— Фи, девушка! Ты же невинная и нежная — забыла, что ли?
— Она и есть! Нераспустившийся цветок! Но когда я увидала, как он припустил к тебе с пистолетом навскидку, так я и распустилась сразу… — Она вдруг обняла меня и стала хохотать: — Если бы ты мог на себя взглянуть — в смокинге, с клювастым веником в руках и с криком «Шикадама!». Я боялась описаться от ужаса и смеха…
— Такие нежные и невинные на Западе идут в террористки и грабительницы банков, — подытожил я.
Она быстро, остро поцеловала, как прикусила.
— Ты все забыл! Пистолетчики, грабящие банки, — нищие обреченные отморозки. Банки берут изнутри, в тишине и благолепии, при полном непротивлении сторон…
Я видел через дверное стекло, как Кот запихнул Лоре в заплечную сумку-рюкзачок две толстые пачки долларов. Ну да, все правильно — она там, в деревне под Жиздрой, по казино и бутикам пойдет! У Кота свое, нетрадиционное понимание народной жизни.
— Все, поехали…
Заплаканная Лора тихо сказала Коту:
— Ты уж постарайся, побереги себя…
— Я буду! — заверил Кот. — Я буду беречь себя, носить на руках, тютюшкать, кутать, холить и лелеять. — Обнял ее крепко и твердо пообещал: — Приду! Не бойся, ни черта мне не станет! Ты же знаешь — я везун… Не прощайся навсегда…
По-моему, Лора не слышала, что он говорит ей. Нервно оглаживала его плечи, смотрела неутолимо и незряче. Она не прощалась с ним на неделю или на год.
Лора расставалась с ним навсегда.
Я крикнул: «Жду в машине!» — и вылетел из квартиры…
Мы ехали через проснувшийся, суетящийся, испуганно-злой город, я включил радио, и тревожная разноголосица дикторов в эфире звучала, как сообщение о войне. Вероломное нападение, военное вторжение, репортаж с разразившейся битвы, списки потерь, надежда на второй эшелон обороны.
— … Правительство России приостанавливает выплату по государственным казначейским обязательствам…
— Крупнейшие коммерческие банки страны заморозили депозиты…
— Тысячи вкладчиков безуспешно штурмуют банки и офисы инвестиционно-финансовых учреждений…
— По оценкам экспертов потери составят десятки миллиардов долларов…
— Биржа не функционирует…
