Между тем из-под плинтуса вырывались облачка.
– Джулия Чайлд с катушек съехала, – пояснил Сопля.
– Почему вы ее не остановили? – спросил Бисмарк.
– К ней никто подойти не может.
Айра спрыснул стол жидкостью для мебели из флакона, похожего на пузырек с ядом. Вонь искусственного лимона забила нам дыхальца. Айра уже направлялся в постель, и тут из-за плинтуса рванул колоссальный выхлоп. Айра посмотрел вниз.
– Ну вот, я так и думал, – сказал Бисмарк. – Можешь с ними попрощаться.
Поспешных действия Айра не предпринял. Скоротечные факты не регистрировались его рецепторами. Заторможенный человеческой гордостью – мозгом-переростком, он мыслил обрывочно и путано, дорога от мысли к мысли проходила по глубоким колеям условных рефлексов. Айра признавал наличие интеллекта только у особей своего вида. На этом недостатке основывалась вся моя грандиозная стратегия.
Но Айра склонился над вылетевшим из-за плинтуса мусором.
– Вотан, держи ее крепче, – пробормотал Бисмарк.
Ни капли не удивившись, Айра вытер грязь, погасил свет и ушел. Мы спустились по стене, стараясь не приближаться ко входу. На полу сидели сестры Джулии Чайлд Либресса и Ветка Персика.
Теперь я видел, что извергалось – мелко порубленные куски нашей скудной пищи. Со времени кухонной реконструкции мы жили на голодном пайке. Можно лишь догадываться, сколько трапез Айра выбросил за здорово живешь.
– По-моему, она проползла по борной кислоте и сама не заметила, – сказала Либресса. – Она отравилась.
Мы с Бисмарком влезли обратно на стену и заглянули в дыру. Джулия сидела в куче еды по первые ножные сочленения; запасы хранились по углам, так что она, видимо, крайне упорно их сюда таскала. Она опустила голову – просеивала и сортировала еду.
Внезапно она завопила:
– Остудить до комнатной температуры! Два снаряда вылетели из отверстия. Один я поймал, другой застрял у Бисмарка в глазу.
Он свирепо бранился по-немецки, пока я осторожно вытаскивал осколок. Я-то думал, в действиях Джулии есть система. Однако она не перебирала запасы; она их беспорядочно уничтожала.
От крошки тоста, пропитанной слезами и кровью Бисмарка, меня должно было затошнить. Но я столько голодал, что сожрал ее и не поморщился.
Переросший свои хромосомы Барбаросса рявкнул командирским басом:
– Джулия, я требую прекращения огня! Если откажешься, нам придется взять тебя в плен!
Комната отозвалась внезапной тишиной. Барбаросса полез на стену.
Из отверстия появились кончики усов.
– Подожди, – сказала Либресса. – Она выходит.
Усы увеличились. Но это была не Джулия. Это был Суфур. Он взбежал по стене.
– Прекращение огня, вашу мать! – Он потер зад. – Она пыталась накормить меня ужином через задницу.
Непонятно.
– Я не думал, что у Джулии импринт, – сказал я Либрессе. – Как же это?
– Цыганка капнула паприки между страницами, и Джулия туда вляпалась, – объяснила та. – Наверное, Цыганка не особо книгой пользовалась.
– А почему она сейчас выеживается? Это же давно было.
– Одну щепотку! – раздался пронзительный визг из-под плинтуса. Хорошо, что больше ничего не вылетело. Барбаросса зарычал.
– Она не вылезала из книги больше недели, а потом решила, что все слишком пресное, – сообщила Ветка Персика. – Требовала специй. Соль и сахар – очевидные яды. Но она жвалами перетирала кусочки краски – они на вид не хуже, да и вкуснее, надо признаться. Я как-то попробовала, всего разок. А для нее это основная пища.
Ночной мотылек уселся на белесую стену. Ничего более похожего на цветок в этой квартире не бывает. Мотылек ест. Через несколько дней испепелит себя на раскаленной лампе или будет трепыхаться под потолком, пока не убьют. Дети гетто питаются остатками краски, похожей на чипсы, которыми их кормили матери. Повзрослев, они выходят в мир кричащих соблазнов, наркотиков и оружия – и погибают. Джулия, сначала получившая импринт, затем отравленная свинцом, теперь жестоко голодала. На что ей рассчитывать?
– Перемешать!
Под плинтусом началось ритмичное движение. Джулия возлежала посреди съедобной кучи, бешено вращая ногами и усиками, что превратились в угрожающие смерчи.
– Если она еще разгонится, все вылетит наружу, – сказал Бисмарк.
– Ее нужно остановить, – сказала Либресса. – И пусть пообещает, что такое не повторится.
– Взбить! – заорала Джулия. Вихри провианта вздымались к потолку нашего жилища.
– А если она не согласится? – спросил Бисмарк.
– Тогда мы ее выгоним, – ответила Ветка Персика.
– И она тут же явится обратно, – возразил Барбаросса.
– Переломать этой суке ноги. Тогда не вернется, – предложил Суфур.
Ветка Персика ударила его по спине.
– Полиняет и придет новыми ногами, – заметил Бисмарк.
– Если Айра не найдет ее первым, – проговорил я.
Триста пятьдесят миллионов лет основной инстинкт учил нас: положись только на себя. Но сегодня Джулия угрожала всем: нельзя ждать, пока естественные причины определят ее судьбу. Чудовищное решение колония обсудила и одобрила почти бесстрастно.
– Самое главное – не причинить ей боль, – сказала Ветка Персика. – Она никому не сделала больно.
– Ну да, иди подставь этой суке задницу под клизму, а потом говори, как это не больно, – огрызнулся Суфур.
– А как насчет твоих шестнадцати родных сестер и еще ста двадцати четырех сводных? Они все из-за Джулии рискуют. Ее только Айра какой-нибудь стал бы защищать, – сказал я Либрессе.
– Людей, по крайней мере, за преступления наказывают, – горько сказала она. – Что ты понимаешь, Псалтирь? Она может прекратить в любой момент, а завтра окажется, что дело в несвежем тофу, и все. Но ты уже готов ее уничтожить. Может, это у тебя импринт, пророк.
– Не будь она твоей сестрой, ты бы сейчас требовала ее крови, – возразил я. Но все-таки задумался.
– Чего мы ждем? – спросил Барбаросса.
– Я думала о тебе лучше, Псалтирь, – сказала Либресса. – Ты не запятнаешь меня кровью моей сестры.
Они с Веткой Персика взбежали по стене. Сопля, который так визжал, помялся и ушел следом. Джулия снова выбросила еду, которую я старательно таскал с кухни. Куча на полу угрожающе разрасталась.
Без единого слова Бисмарк, Барбаросса, Суфур и я поползли к дыре, так скрючившись, что наши стерниты щелкали по ухабам стены, словно игральные карты. Мысль о том, что самка, с которой я был когда-то близок, превратилась в чужака, наполняла меня ужасом.
По сигналу Бисмарка мы ворвались внутрь. Джулия завопила и принялась метать снаряды. Несколько раз попала, но никого серьезно не поранила. Наша группа захвата рассеялась под плинтусом. Я всматривался в темноту, но никого не видел.
– Все кончено, Джулия! – закричал я.
– Охладить! – Пищевая насыпь вращалась, точно голодные пчелы вокруг королевы.
Бисмарк медленно продвигался к Джулии с другой стороны. Она вертелась на месте, треща губными щупиками, будто кобра. Мы с Суфуром тоже двинулись. Когда она снова обернулась к нам, Бисмарк и Барбаросса подошли вплотную. У меня подогнулись ноги.
