вероятной точки рандеву насчитывалось миль семь. Уже спускался вечер. Дау гнала вовсю, нас болтало, встряхивало. Оставалось надеяться, что камышовый корпус 'Тигриса' как-нибудь выдержит рывки и качку.
Одновременно на мостике происходил разговор между Туром и Усаковским, очень для 'Тигриса' важный. Реконструирую его так, как мне потом пересказал Тур.
— Ваше самостоятельное плавание по Персидскому заливу с точки зрения задач экспедиции было результативным?
— Разумеется. Мы испытываем образец шумерского судна и уже на основании дня пути пришли к кое- каким выводам.
— Что же выяснено?
— Что парус мал, что для лавирования наших подвижных килей недостаточно.
— Будете совершенствовать то и другое?
— Да, как запланировано, на Бахрейне.
— Значит, до Бахрейна пауза?
— Ну… Допустим, что так.
— Извините за расспросы, я не из любопытства. Раз определенный этап эксперимента завершен и дальнейший путь до Бахрейна ничего не убавит и не прибавит, не рациональнее ли, если 'Славск' доставит вас туда на буксире? По времени — экономней, для 'Тигриса' — безопасней, экспедиционным идеям ущерба нет…
— Я сам хотел просить вас об этом…
Тур распорядился, чтобы я переселился на 'Славск' для координации действий и связи. Приказы не обсуждают, хотя уходить с 'Тигриса' очень не хотелось. Подумал: если уж идти, то лучше с кем-нибудь вдвоем. С тем же Карло — пусть, коль представилась возможность, примет пресный душ и сменит повязку на больной ноге.
Тур согласился, и мы вчетвером — Усаковский, Гарас, Карло и я перелезли в мотобот. А между тем дау, приняв мзду и вернув Рашада, исчезла в ночной мгле.
'Славск' взял нас на буксир, и мы тронулись против течения в путь, к Бахрейну. Пришлось пережить и штормовой ветер, и 'охоту' на 'Тигриса', когда оторвался буксирный конец…
Они возились с нами уже третьи сутки, и неизвестно, сколько еще им предстояло помогать нам. Между тем, 'Славск' был в живой очереди судов, ожидавших входа в порт Басры, и наверняка уже потерял из-за нас эту очередь. А ведь у них был план, график. Усаковский вежливо успокаивал: 'Наверстаем'.
И все-таки ради спокойствия в Москву ушла радиограмма:
'Министерство морского флота, министру Т.Б.Гуженко.
Уважаемый Тимофей Борисович! Лодка 'Тигрис' с международным экипажем на борту испытывает большие затруднения в проходе Персидского залива из-за неблагоприятных метеоусловий. Приняв сигнал бедствия, к нам на помощь подоспел экипаж черноморского теплохода 'Славск', что помогло избежать посадки на рифы. В настоящее время 'Славск' буксирует 'Тигрис' в безопасный район. Для его достижения требуется около двух суток — плавание осложняет сильный встречный ветер и волнение. Убедительно прошу Вас разрешить капитану теплохода 'Славск' продолжить буксировку. Искренне Ваш Юрий Сенкевич'.
Вскоре был получен ответ:
'Борт т/х 'Славск', Усаковскому. В связи с просьбой экипажа 'Тигрис' разрешаю продолжить буксировку до безопасного района. Желаю экспедиции во главе с выдающимся ученым Туром Хейердалом благополучного плавания, успешного выполнения задуманного эксперимента. Гуженко'.
С Тимофеем Борисовичем Гуженко в то время я не был знаком. Уже после плавания на 'Тигрисе' он бывал у нас на передаче в 'Клубе кинопутешествий', рассказывал о походе под его руководством атомохода 'Арктика' к Северному полюсу в 1977 году…
8 декабря 'Славск' подтянул нас к северной части острова Бахрейн. Дальше надо было вызывать портовый буксир и идти за ним к островной столице Манаме. Там нас ожидали киносъемщики и эмиссары Би-би-си.
Я попросил корабельного радиста Романа Липского вызвать их в эфир и от имени Хейердала передал наши планы. Нас заверили, что все будет в порядке, и предупредили, что судам под флагом СССР вход в порт запрещен. Мне было стыдно глядеть в глаза Роману, как будто это я сам столь чудовищно негостеприимен и неблагодарен. Но ему и всем остальным было ясно, что экспедиция тут ни при чем. Опять жизнь напомнила нам, что мы — не в сказочном блистающем мире, где единственными определяющими категориями являются дружба и доброта.
Подошел катер береговой охраны. 'Славск' остановился, спустил мотобот, и через десять минут мы с Карло были у себя дома, на 'Тигрисе'. Вернулись, как после долгой разлуки, даром что все эти дни терлись почти борт о борт.
А 'Славск' стоял по-прежнему рядом, но был уже далек, недоступен и как бы чуточку уже нереален. На его палубах толпились, провожая нас, люди, и мне казалось, что я различаю знакомые лица.
Все… 'Славск' погудел и стал удаляться. Катер потянул нас в гавань острова Бахрейн.
Позже я узнал, что произошло на борту 'Славска' вскоре после того, как мы с ним расстались. Теплоход, лишенный права перевести дух в Манамском порту, спокойно осмотреться и проверить машины, собирался лечь обратным курсом на Басру. И тут капитану доложили: на судне у одного из членов экипажа тяжелое заболевание, желательна госпитализация.
'Славск' сообщил о несчастье на берег. С берега ответили: госпиталь Бахрейна, в крайнем случае, согласен принять больного, но чтобы не было никаких сопровождающих. Не могло быть речи даже о том, чтобы сам капитан лично отвез его в госпиталь. Отправлять члена своего экипажа фактически в неизвестность Усаковский не рискнул. Течение болезни позволяло потерпеть и 'Славск' на полной скорости устремился к Кувейту, где местные законы были менее дискриминационны к советским морякам. В кувейтской больнице была сделана операция, и матрос вернулся на 'Славск'.
А в Манамском порту бедный наш 'Тигрис' жался к огромному пирсу в окружении океанских гигантов. Нас волновало состояние подводной части его корпуса. Еще с палубы 'Славска' мы с Карло заметили, что с носом лодки происходит неладное — при ударе о волну, когда нос задирался, были видны какие-то лохмотья.
Герман нырнул и надолго пропал, а вынырнув, поманил меня и шепнул: 'Катастрофа'. Я надел маску и ласты, прыгнул — и тоже в первый момент испугался. В носу, вернее, уже 'груди' нашего корабля чернела ниша глубиной в локоть, а шириной и высотой — со шкаф. Вот что натворила бешеная гонка за дау, когда спасатели тащили нас, как чурку, не внимая просьбам быть осторожнее.
Спасибо машинистам 'Славска': если бы не их старания, беда могла стать и вправду бедой. Однако паниковать не стоило. При ближайшем рассмотрении выяснилось: основные снопы не пострадали. Нарушился лишь верхний покров, 'кубьерта', искусно сплетенный арабами камышовый ковер, — волны разорвали его и вымыли из корпуса камыш, проложенный между оболочкой и главными сигарами. Чисто поверхностное повреждение — можно лечить.
Наметили последовательность работ: уточнили объем ниши, из берди (у нас был ремонтный запас) навязали снопиков и заполнили ими расщелину, а сверху натянули брезент…
Говорил по телефону с Кувейтом. Советских журналистов, как и моряков, на Бахрейн не пускали, а читатели 'Правды' и 'Известий' хотели хоть что-то знать о нашем путешествии. Рассказал Владиславу Задяеву и Вадиму Кассису о благополучном прибытии 'Тигриса' в Манаму, о ремонте промоины, о многострадальных рулях, о парусе, который шьют для нас в Гамбурге… Додожил, что настроение бодрое, и поздравил земляков с наступающим Новым годом. Где-то мы его встретим?!
Вечер был тихий, бездельный, благостный. Нынче — Рождество. Герман объявил, что на самом деле он не Карраско, а Санта-Клаус, и раздал подарки: специально вез из собственного музея в Мехико образцы керамики индейцев майя. Фрагменты рельефных табличек, детали амфор, изображения людей и животных… Подлинность всего удостоверялась документом — IV век н. э. Очень неожиданно и трогательно.
Я достал из космических рационов индейку, а из собственных тайников шампанское. Настроение у всех было лирическое и немножко грустное. Вспоминали рождественские обычаи у разных народов. Карло предложил:
