– Ну, это… – Пьер, видимо, окончательно успокоился. – Говорят, в Памье нечисть это… гулять. Разгуляться…
– Очень глубокое наблюдение, – согласился я. – А что еще?
– Ну, ловят этого… жинглера.
– Жонглера, брат Петр, – поправил Ансельм. – Какого-то Тино Миланца, который обокрал ризницу в соседней деревне. Только не ловят, а уже поймали. Ищут его дочку Анжелу…
– Знаю я этих жонглеров, – Пьер махнул ручищей. – Первые воры! Вот в нашу деревню пришел как то раз один…
– Помолчи! – перебил разговорившегося нормандца Ансельм, и тот послушно умолк, не досказав своей поучительной истории.
Я уже давно заметил, что итальянец уверенно взял командный тон в разговорах с Пьером. А ведь добродушный северянин старше его лет на десять! Но в брате Петре до сих пор жив крестьянин, привыкший безропотно сносить обиды от господ. А вот брат Ансельм…
– Отец Гильом! – начал он, быстро оглянувшись, словно опасаясь неведомого соглядатая. – Арестованных из Памье в Тулузу не привозили. По слухам, монахини из Милана все еще гостят у епископа, а Жанна де Гарр…
– Первая? – уточнил я.
– Да. Она вернулась в Артигат.
– Так…
Происходящее начинало нравиться все меньше и меньше. В Памье и не думают подчиняться распоряжениям папского легата. А в самой Тулузе Его Светлость посылает монсеньору Рене странные подарки…
– Идем в Памье, – решил я. – В Тулузу вернемся после, тогда и побеседуем с графом и Его Преосвященством. Будет о чем…
– Деньги у ломбардца, – напомнил Ансельм, но я покачал головой:
– Нет. Уходим сейчас. И держим языки за зубами.
Ансельм взглянул мне в глаза и кивнул. Мы поняли друг друга – у ломбардца трех братьев из Сен-Дени могут поджидать. Наверняка могут. Должны.
– Как же так, отец Гильом? – воззвал простодушный Пьер. – Без денег?
– Будем поститься, – усмехнулся я. – Калача вам должно хватить, брат Петр, минимум на неделю. А после перейдете на репу. Она в этих краях, говорят, очень вкусная.
– Надо достать чашу для подаяний, – деловито заметил Ансельм. – Брат Петр, вы умеете петь «Воскресшего Лазаря»?[22]
Нормандец окончательно сник. Я взял дорожный мешок и кивнул в сторону улицы, ведущей к городским воротам. Уже выходя с площади, мы услыхали громкий голос глашатая. Жители славного города Тулузы извещались о том, что властями духовными и светскими разыскивается Анжела Миланка, дочь жонглера Тино Миланца, обокравшая церковь Святого Фомы. За поимку означенной Анжелы полагалась награда в десять полновесных солидов с необрезанными краями, а также полное прощение грехов…
III.
От Тулузы дорога вела на юг, вдоль берегов красавицы Гаронны до Бычьей Переправы, находившейся возле того места, где в Гаронну впадает Леза. Дальше начинались невысокие горы, за которыми и спрятался городишко Памье. Заблудиться сложно, но зато дороги, и без того разбитые, становились все хуже, чтобы у подножия гор исчезнуть, превратившись в тропинки, по которым с трудом мог пробраться мул с поклажей. Конечно, и тут можно путешествовать «стой-телегой», но я решил не рисковать. Лишний день в пути – не беда. Хуже, если остановишь не ту повозку. Наверное, бедолага Фирмен Мори пропал именно в этих местах…
Про то, что случилось на площади, я не стал рассказывать. Делать этого не стоило: брат Петр того и гляди испугается и пожалеет, что не купил предложенный ему талисман с лягушачьими лапками, а брат Ансельм, конечно, попросит пояснений. С этим было туго. Конечно, помрачить разум жителей славного города Тулузы возможно, но, выходит, монах из Сен-Дени оказался недоступным для колдовских чар? Нет, ерунда! Не праведнее же я брата Джауфре! Но все же я увидел, а он – нет…
Оставалось уповать на то, что братья из обители Святого Креста разберутся в этом деле без меня, и думать о ближайшем будущем. В Памье нам не будут рады. Более того, кое-кто вовсе не огорчится, если трое братьев-бенедиктинцев так и не доберутся туда…
У переправы скопились полдюжины повозок, возле которых разлеглись на траве крестьяне-возчики. Кое-кто уже дремал, остальные лениво переговаривались, поругивая паромщика, который отсутствовал уже третий час. Похоже, в этих местах никуда не спешили.
Ждать не хотелось, но и возмущаться не стоило. Я велел расположиться в сторонке и выдал каждому из братьев по ржаному сухарю, посоветовав запить водой из Гаронны. Брат Петр, тяжело вздохнув, принялся грызть сухарь, Ансельм усмехнулся и сунул его обратно в мешок. Я предостерегающе кашлянул:
– Брат Ансельм, прошу вас, отриньте гордыню!
– Вы имеете в виду сухарь, отец Гильом? – поинтересовался тот.
– Именно. Монах, как известно, обязан умерщвлять свою грешную плоть…
Ансельм ухмыльнулся самым наглым образом, и я решил заняться им всерьез:
– Брат мой, извлеките из вашей сумы труд Гонория Августодунского.
– Нет! – парень побледнел. – Отец Гильом, только не это!
