В этом наступление, в этом оборона. Деньги ведь речистее даже Цицерона…»
– И эти дикие варварские рифмы, – не выдержал я, – вы, брат Ансельм, решаетесь произнести вслух! Это вы называете поэзией?
– Нет, это я называю Римом! – отрезал итальянец, и я понял, что лучше не усугублять. Ибо далее в этом, известном мне стихотворении, шла речь о самом Его Святейшестве.
– Слышь, брат Октавий, – Пьер внезапно пришел мне на помощь. – Ты лучше расскажи, как там у вас в Неаполе? Строго?
– Не «слышь», а «слушай», – вмешался я, довольный, что спор о современной поэзии закончен. – А еще лучше – «скажи».
– Мы тоже говорим «слушай», – заступился брат Октавий. – Порядки у нас строги, брат Петр. Слыхал я, что в Королевстве Французском такие строгости есть только в славном Клерво у отца Бернара.
– В самом деле? – заинтересовался Ансельм. – Это в Неаполе-то? В обители Святого Роха? Да быть не может!
– Истинно так, брат Ансельм, – вздохнул наш спутник.
– У отца Джеронимо? – итальянец развел руками. – Ну, удивили, брат Октавий! Или отец Джеронимо уже не аббат в обители Святого Роха?
Октавий принялся рассказывать о строгостях этой славной обители, а я стал внимательно наблюдать за ним, а заодно и за Ансельмом. Ибо если брат Октавий удивил его, то сам брат Ансельм удивил меня еще больше. Хотя бы тем, что впервые за все наше знакомство заговорил на «ланго си». Вскоре и наш спутник перешел на этот красивый язык, и я начал терять нить их оживленной беседы. Впрочем, она меня уже не очень интересовала. Появилось нечто, сразу же сделавшее нюансы жизни братьев-бенедиктинцев в далеком Неаполе не столь существенными.
…Ночью, когда возле погасшего костра слышался мощный храп брата Петра, я неслышно встал и подошел к Ансельму. Тот тоже не спал и тут же вскочил.
Я бросил беглый взгляд на брата Октавия, мирно почивавшего, уткнувшись головой в мощное плечо нормандца, и поманил Ансельма в сторону. Мы отошли на край поляны.
– Что не дает вам заснуть, любезный брат? – поинтересовался я. – Не ваши ли филологические штудии?
Ансельм хмыкнул:
– Не надо быть филологом, чтобы понять: брат Октавий говорит, как северянин. В Неаполе «ланго си» совсем другой.
– И там нет никакой обители Святого Роха, – усмехнулся я.
– Равно как и строгого аббата Джеронимо. И вообще, отец Гильом, этот брат Октавий… По-моему, он ни одного дня не был бенедиктинцем.
– Она, – негромко уточнил я.
Итальянец замер, а затем согнулся, задыхаясь от хохота. Вперемежку с приступами смеха слышалось нечто, напоминающее выражения, однажды употребленные в моем присутствии Его Высокопреосвященством кардиналом Орсини. Я покачал головой.
– Брат Ансельм! Брат Ансельм! Над кем вы смеетесь?
– Над тремя лопоухими из Сен-Дени! Ну, надо же!
– Ну, не такие мы лопоухие… Кстати, достойный брат Октавий говорит, как северянин? В Милане говорят так же?
– В Милане? – Ансельм мгновенье раздумывал, а затем присвистнул:
– В Милане? Тино Миланец, жонглер! И его дочь!..
– …которую разыскивают по всему графству Тулузскому. И что мы будем делать, брат Ансельм? Как мы поступим с грешной рабой Божьей Анжелой?
Ансельм пожал плечами. Похоже, этот вопрос был ему малоприятен. Мне, признаться, тоже.
– Она воровка, – напомнил я. – К тому же обокрала храм.
– Велика беда! – пробормотал итальянец. – Подумаешь!..
Я хотел было достойно высказаться по этому поводу, но вспомнил о подарке, который Его Светлость прислал монсеньору Рене. Да, ризница деревенского храма по сравнению с этим – мелочь.
– Пошли, – решил я, – поговорим.
Наш спутник спал чутко. Как только Ансельм легко коснулся руки «собрата» из Неаполя, тот, – точнее, та – мгновенно открыла глаза.
– Брат Октавий! – негромко позвал я, стараясь не разбудить Пьера. – Надо поговорить.
В темных глазах на миг блеснул испуг, но затем «брат Октавий» спокойно встал и, надвинув поглубже капюшон, проследовал за нами к краю поляны. Ансельм предусмотрительно держался сбоку, загораживая путь к бегству. Впрочем, «собрат» и не собирался бежать. Мы присели на траву и я, оглянувшись на храпящего нормандца, начал:
– Брат Октавий! Как говорится, трое составляют коллегию. Мы с братом Ансельмом никак не смогли прийти к единому мнению по одному важному вопросу, а посему решились потревожить вас. Вопрос чисто теоретический, можно сказать, догматический. Мы рассчитываем на те глубокие знания, которые вы, мой брат, приобрели в обители Святого Роха под эгидой достойного аббата Джеронимо.
Последовал кивок – «брат Октавий» оставался невозмутим.
