Вопрос сопровождался хохотом, но я предпочел воспринять его серьезно.
– Книгу дайте!
– Чего-о?! – бородачи возмущенно переглянулись. Наконец, один пожал плечами:
– Хрен с ним! Потом вместе с ним и закопаем! Эй! Книгу его милости!
Наверху протопали тяжелые башмаки, и в люк упал многострадальный «Светильник».
– Грамотный! Тот поп, что перед тобой был, все исповедаться хотел! Знаешь такого? Умберто его звали.
Бородачи деловито проверили цепи и начали подниматься наверх. Затем лестницу убрали, хлопнула крышка. Я остался один, если не считать, конечно, творения отца Гонория…
Того, кто обживал подвал до меня, звали Умберто. Вот, значит, как закончил свои дни посланец Его Высокопреосвященства!
На полу я нашел глиняный кувшин с водой и оловянную миску – пустую. Впрочем, ни есть ни пить не хотелось. Меня интересовали лишь два обстоятельства – через сколько дней меня собираются закопать, и насколько эти друзья народа бдительны.
II.
Ночь пришла быстро. Меня никто не беспокоил, и я успел, как и надлежит узнику, обстоятельно обследовать свою тюрьму. Правда, я мог двигаться лишь в пределах двух шагов, насколько позволяли цепи. Но этого хватило. Итак, подвал – самый обыкновенный, зато прочный и весьма сырой. Цепи успели покрыться обильной ржавчиной, цемянка на стенах начала отставать, обнажая грубый камень. Окошко оказалось очень узким, да и находилось слишком высоко. Камень, железо, цемянка… Только люк в потолке был деревянным, но дотянуться до него не представлялось возможным. Да и зачем? Наверху то и дело бухали ножищи – стража на месте.
Мною не интересовались, но присмотревшись, я сумел заметить большую щель в люке как раз над моей головой. Итак, за мной можно наблюдать. Другое дело, насколько их интересует моя персона…
Когда за окошком уже начало темнеть, люк отъехал в сторону, и в проеме показалась бородатая рожа, вопросившая, не требуется ли его милости свечка, дабы почитать перед сном. Перегар, заполнивший подвал, засвидетельствовал, что охрана отдала дань «соку вина священному». Конечно, они не падали с ног, но и это хорошо. Ночью в подвале темно, а пьяный глаз не особо внимателен.
Я лежал на соломе, положив скованные руки на грудь, и делал вид, что сплю. На самом деле сон не шел – перед глазами стояло малиновое пламя, черные фигурки, корчившиеся в огне. Геенна огненная… В детстве я как-то спросил отца Константина, нашего духовника, что означает это странное слово. Священник немного растерялся, но пообещал узнать – и действительно узнал. Оказалось, что геенна – всего лишь печь, где пекли лепешки. Впрочем, позже я прочитал, что Геенной называли также овраг возле Иерусалима, в котором сжигали мусор. Доминик д'Эконсбеф решил сжечь мусор – точнее, крыс, напавших на его замок. Я не мог судить его, потерявшего отца и брата, но ужас не отпускал. Страшным было не только увиденное. Куда чудовищней то, что кто-то – человек или логр – может управлять этим адом. Выходит, дэргов не зря проклинали, не зря гнали и травили? Но ведь д'Эконсбефы жили мирно, и если бы не безумная затея Его Преосвященства… Хотя не такая уж безумная – теперь никто не вспомнит епископу его давних грехов, и все беды можно огулом списать на «демонов» из замка. Но я тут же поправил себя: Арно де Лоз все же просчитался – сеньор Доминик уцелел, жива Анжела… Интересно все же, какую роль во всем этом играла дочь Тино Жонглера? Да, они живы; живы и на свободе – я молил Господа об этом – Пьер и Ансельм, жив и я. Пока, во всяком случае.
Наверху все стихло. Я открыл глаза и осторожно приподнялся. Люк молчал, и я понадеялся, что бравые разбойнички мирно дремлют. И в самом деле, чего им опасаться? Ненавистный поп надежно скован, стены не пробить, пол не прокопать…
Рука потянулась к «Светильнику». Вспомнились полные искреннего возмущения речи Ансельма, скорбное молчание нормандца… Бедные ребята, намучились они с творением отца Гонория! Тащить подобный бред от Сен-Дени до Памье!
Я взвесил книгу на руке и невольно усмехнулся. Тяжеловат томик! Слишком тяжел для обычной книги из библиотеки Сен-Дени. Хорошо, что латники де Лоза и народные заступники де Гарая не обратили на это внимания. Первые – по горячке, вторые – из праведной ненависти к проклятым грамотеям. А может, помогло благословение отца Сугерия, вручившего мне эту книгу.
Рука легла на обгорелую твердую обложку. Ну, с Богом!
Деревянная створка поддалась легко. Так и задумано – нащупать еле заметную щель, слегка потянуть… Да поможет высокоученый брат Гонорий своему скоромному собрату! Двойные стенки разошлись, и я нетерпеливо сунул руку в тайник. Веревка! Тонкая, зато крепкая, с множеством узлов. Незаменимая вещь для узника, особенно если придется спускаться с какой-нибудь башни или стены. Увы, я находился в подвале, а посему отложил веревку в сторону. Нож! Хитрое изобретение отца Иегудиила, который так не потрафил брату Петру с крючком. Да, крючки у нашего кузнеца не самые лучшие, зато ножи… Я потрогал удобную маленькую рукоять и осторожно нажал на бугорок у основания. Лезвие выскочило бесшумно – длинное, обоюдоострое. Жало!
Если бы не цепи! Впрочем, и для них в тайнике имелось нечто – и для цепей, и для решеток. Напильничек – маленький, удобный – и пилка. Отец Иегудиил уверял, что и то, и другое ему привезли прямо из Дамаска, а там сии столь тонкие изделия получили из тайной мастерской ассасинов. Люди Горного Старца понимают толк в подобных вещах!
Вторую створку обложки я вскрывать не стал. Не к спеху.
Наверху было тихо, и я осторожно провел напильником по ржавому металлу. Ржавчина – это хорошо. Это просто превосходно! Утром можно прекрасно замаскировать ночную работу. Я прикрыл глаза, прочитал про себя «Отче наш» и «Верую» и принялся за дело. Креститься не стал, чтобы лишний раз не звякнули цепи.
Когда настало утро, я спал настолько крепко, что не услыхал, как мои ангелы-хранители открыли люк. Проснулся я от толчка в бок.
– Вставай, поп! Кто рано встает, тому бог дает! Потом догоняет и добавляет!
Хохот… Я тут же вспомнил о ноже, но он был надежно спрятан у пояса. Все прочее вновь покоилось в
